Отпадение Малороссии от Польши. Том 3

Вестей от него ждали в королевском войске с крайним нетерпением. Оставшаяся за Стыром шляхта сеймиковала, и через послов своих требовала от короля, чтобы, согласно праву и обычаю, он оставался в лагере посполитаков и командовал ими в качестве высочайшего гетмана. В противном случае, грозила избрать себе генералиссимуса. Не нравилось ей, что король опять намерен передвинуться, что не хочет видеть её войска, не хочет слушать по обычаю представления шляхетских послов и отвечать на их требования. Король отвернулся от посольства шляхты и ушел, не сказав ни слова.

В то же самое время начались распри между немцами и поляко-руссами, а в лагере сделалась такая дороговизна, что ломоть хлеба, стоивший полтора гроша, продавался по 18 грошей. Король не стал искать «благовидных» способов прокормления войска, и велел протрубить, чтобы войско само себе добывало живность, разрешив ему таким образом грабительство. Квартяки, челядь и даже подъезды бросились опять, как под Сокалем, опустошать окрестности, изображая собою не защиту края от казако-татарской орды, а хищную и беспощадную орду королевскую. Грабеж и под Берестечком оправдывался тем, что разоряют не ортодоксальных жителей, а схизматиков, на которых двинулось посполитое рушение: оправдание, гибельное для будущности поляков, как нации шляхетской, которую оставленная в невежестве чернь продолжала уничтожать при всякой возможности, и на которую даже в наше время готова броситься по первому велению сильного, как на «ляхову, що сховалась пид австрияком». Но жалкие жолнеры жалкого короля, подобно своим выродкам, казакам, не стеснялись в набегах ни единоверством, ни единоплеменностью: у брацлавского каштеляна, Стемпковского, находившегося тут же в лагере, королевский подъезд захватил 10.000 штук рогатого скота, а замок в Свимухах лагерная челядь вместе с немцами брала приступом три дня и наконец одолела. В замке у Стемпковского сидели, без сомнения, такие же ляхи, каким был по рождению, или сделался по воспитанию и вере, он сам; но эти ляхи правили подзамчанами русскими, и рогатый скот был захвачен в имении Стемпковского не иначе, как с избиением и увечьем его русских подданных. Все это причлось «безмозглым» к старому нашему с ними счету, начавшемуся при Ягайле и при его тесте, Людовике Венгерском, а проценты на проценты в предубеждениях ничего не взвешивающей народной Немезиды росли с быстротой погибельной.

Польская историография, безотрадная в своей верности правде факта, равно как и в софистическом самооправдании, изображает беспримерное развращение шляхетского народа его развращенным правительством в следующих выражениях.

Подъезды отказались повиноваться; жолнер не хотел исполнять своих обязанностей; в лагере с каждым днем беспорядки увеличивались, и никто не знал, что делать (nikt nio wiedzial со robie)».

Вот какая вера, вот какая общественность, вот какая государственность (скажет русский читатель) усиливались воспреобладать в Малороссии! Казаки, как беззаветные руинники, были еще большим злом; но яд, приподнесенный нам в виде созданной римской политикой культуры, требовал антикультурного противоядия. Приняв именуемый казатчиной и гетманщиной антидот, в ужасающей дозе, мы не совсем выздоровели даже и ныне, но русское самосознание к нам возвращается, и русского воссоединения «в духе и истине» мы чаем.

Небольшие подъезды и чаты, высылаемые на добывание языков, приводили их множество, но ничего верного нельзя было от них добиться. Вести, собранные в походе Чернецким и Стемпковским, не имели важного значения. Оба доносили, что главная казацкая сила стоит под Колодным, в миле от Збаража; что Хмельницкий замышляет бороться выносчивостью и хочет заманить короля в голодные области, которые теперь опустошают огнем и мечом; что хан прибыл 21 числа на казацкие кочевья; что под королевским обозом увивается множество казацких чат с целью добыть языка... Вестей набралось много, но ничего в них положительного не было. Одни были уверены, что Хмельницкий двигается в Украину, что будет все истреблять на своем пути, которым будет преследовать его король. Других смущала мысль, что посполитое рушение обратится в ничто. Если шляхта не пойдет комонником, то ленивым табором никогда не доберется до неприятеля. Если Хмельницкий удалится за Днепр, то вся кампания кончится ничем: ибо посполитаки должны будут вернуться домой, а войско без них будет не в силах идти за Днепр. Были и такие, что ожидали с каждой минутой татар в лагере. Но здесь не было коноплянников, как под Зборовым, где в убежище храбрецов нашли даже брошенные знамена.