Отпечатки на следах [СИ]

— Нет–нет–нет! Не уговаривайте, — она вскочила и тоже подошла к столу. — Что вы?! Тогда Олежку точно убьют! Я же вам доверила, мне просто больше некому! Вы не сможете так поступить со мной! Разве нельзя, я не знаю, проверить эту информацию неофициально, придраться к ним по другому поводу? Вы же умеете, я знаю! Ну прошу вас! Ну пожалуйста! Я вам заплачу — полушепотом добавила она.

— А вдруг ваша квартира действительно прослушивается? Тогда меня за взятку и посадить могут — улыбнулся Николай. — Вы все–таки постарайтесь взять себя в руки и успокоиться. Хорошо, мы пока не будем ничего фиксировать официально. Договорились?

Она кивнула.

— Расскажите только, как вы оказались в квартире убитого, да еще привязанная к стулу?

— Он сказал, что так надо.

— Кто, гонец этот ваш?

Снова кивок.

— Понимаете, подходил к концу срок и мы не успевали. Я терялась, не знала что делать. Боялась сказать мужу, про развод вообще не представляла как говорить. В общем, запуталась. А этот, в общем, убитый… Он прямо вышел из себя, когда я сказала, что не могу, не в силах поговорить с мужем. Начал орать на меня, даже замахнулся. Но я тоже не выдержала, накричала в ответ, и он, к моему удивлению затих. Потом я поняла. Поняла, какая я дура. Ведь швейцарец, по его словам, уже перевел часть денег, значит, агентство, или СИБ, или черт еще знает кто, в общем, все эти мерзавцы, они зависят от меня, они ждали, что все будет по плану, но сейчас у них нет времени, у них этот, — она защелкала пальцами, — как это называется в шахматах…

— Цейтнот.

— Вот–вот! Я сказала, что не могу сейчас разводиться и что пусть они отложат мою отправку в Швейцарию. Я, честно говоря, стала думать о том, что если еще затянуть, может они передумают и вернут залог швейцарцу. Или он, если он такой крутой дядя, может, ну, как–то разобраться с ними. Ну, они же стреляют друг друга, если кто–то кого–то кидает, так ведь? Я почувствовала свою силу, поняла, что могу диктовать, пусть ограниченные, но все же условия. И тогда я сказала: придумайте, что хотите, но я не могу так просто бросить мужа. Для него это будет удар. А еще я пригрозила, что все же расскажу все мужу, гори, мол, оно все синим пламенем: и швейцарец с его миллионами, и все вы, и что муж сделает так, что об этой истории растрезвонят с каждого столба, пусть тогда попробуют что–нибудь с нами сделать.

— И что он ответил?

— Мне кажется, он понял, что я действительно в отчаянии. И что я могу решиться на что угодно. Через пару дней он сказал, что есть новый план. Надо, сказал он, инсценировать мое похищение, чтобы показать швейцарцу: вот мол, страна бандитская, девушку похитили, а в качестве доказательства продемонстрировать видеозапись: меня — связанную и избитую. Ну, видеозапись, якобы присланную похитителями. Ну и конечно, заверения сибовцев, что какая–нибудь неделя–две, и меня обязательно освободят, что это в их силах, но даже для такого плевого для них дела, мол, нужно время.

Николай хмыкнул.

— Вы мне не верите?

— Я вас слушаю, — уклончиво ответил он.

— Я в тот день поехала в ресторан Мариус. Потом вышла, села в машину этого негодяя — у него был темно–синий гольф — и он привез меня в эту квартиру. Сказал, чтобы я потерпела, что все должно быть натурально, хотя я говорила, что для съемок не нужно меня бить, можно подкрасить, но он снова успокоил, сказал, что все будет хорошо. Затем достал из стола веревку, привязал меня к стулу, я даже ойкнуть не успела, как он заклеил мне рот скотчем, а потом что–то так ударило меня вот сюда — она показала на родинку, не дотрагиваясь до щеки. — Гад проклятый! Я успела увидеть пистолет, он положил его за моей спиной. Там стол стоял. Да, он камеру забыл.

— Какую камеру?

— Ну, на которую меня связанную собирался снимать. Он сказал, что забыл ее внизу. Сказал, что скоро приедет, вышел, даже дверь не запер. Я еще подумала, что камера у него в машине.

— Сколько вы ждали?

— Я не помню. Мне казалось, что я даже потеряла сознание, так голова разболелась. Я даже не помню, как муж зашел, помню лишь его голос, кажется, я от него и пришла в себя и еще помню, как он меня развязывал и у него отсюда — она показала на лоб, — потом капал. На нос, а с носа на пол, на меня. Он рот мне осторожно расклеивал, но все рвано было так больно, что у меня брызнули слезы. Тогда он подышал так часто–часто и как дернет. Боже, как было больно, будто обожгло, зато сразу стало легче дышать. А потом зашел этот. Олежка стоял к нему спиной, слева от меня. Я как его увидела, как заору: «Олег, это он!». И сразу — грохот и дым.

Она уперлась ладонями в стол, а взглядом — в окно.

— Олег сразу побежал к телефону и набрал полицию и скорую.

— А что сказал муж, когда увидел, кого застрелил?