Хотя, если вспомнить, что «Гаудеамус» — новое название кинотеатра — в переводе с латинского означает «возрадуйся», некоторым категориям населения происходящее на экране действительно могло принести немало положительных эмоций. Проблема состояла в том, что пенсионерам, которым, по правде говоря, и предназначалось все это старье, что раз за разом, бобина за бобиной, прокручивали на экране формально студенческого кинотеатра, было не до «Фанфана–тюльпана» и «Бриллиантовой руки» на выцветшей, испещренной нитями царапин пленке. На фильмы своей молодости они и без того ежедневно натыкались, переключая телевизионные каналы, а на сэкономленные на непосещении кинотеатра гроши могли позволить себе тихую старческую радость — лишний батон хлеба и дополнительный пакет молока.
Кинотеатр не закрывался по одной лишь причине: его все еще посещали студенты. В средствах они — во всяком случае те, кто ходил в этот запущенный кинозал, с отчаянно скрипящими под ногами досками, с поролоном, просачивающимся прямо из разодранных кресел — были, пожалуй, стеснены не меньше пенсионеров. Мода на ретро в конце девяностых тоже еще не стала законодательницей мод, поэтому кинотеатр при любом раскладе — светился ли экран советским, или французским, или даже американским старьем — был заполнен не под завязку.
В зале сидело не более двадцати человек, сидевших, как правило по двое. Выглянув из своей будки, киномеханик заряжал бобину и врубал звук на полную мощность, чтобы не слышать то, что со стороны у него всегда вызывало почти аллергическое раздражение.
Причмокивания, вздохи и стенания. Для студентов «Гаудеамус» был местом свиданий, совершенной, не считая жестких, неудобных кресел, интимной обителью. Администрация кинотеатра делала вид, что ничего не происходит, втайне лелея безумные фантазии о возрождении единой системы проката, о популярных голливудских новинках, заполучив которые можно было бы решить две неотложные проблемы: наполнить зал и поднять цены на билеты, изгнав при этом из зала любителей покувыркаться на и без того ветхих креслах.
В день, который Сергей будет помнить до конца жизни, на экране бушевал «Фантомас», истерически визжал Луи де Фюнес, а по перепонкам лупил треск обрывающейся пленки. Кроме Сергея и Тани, в зале сидело еще шесть пар и все они, кроме двух студентов пятой группы второго курса истфака, не теряли времени даром. Сидевшие на два ряда впереди без конца целовалась, повернувшись боком к экрану, и Сергей готов был поклястья, что без труда узнает их и на улице, лишь бы оба повернулись в профиль. Еще двое, те что на первом ряду, вели себя значительно скромнее: она просто положила голову ему на плечо и в таком положении они просидели весь сеанс. Чем, однако, были заняты их руки, разглядеть отсюда, из одиннадцатого ряда не представлялось возможности.
Как вряд ли заметили зрители с двенадцатого и вплоть до последнего ряда, как Таня вначале одним пальчиком, потом двумя, а потом, словно поверив в серьезность собственных намерений, и всей пятерней провела рукой по внутренней стороне бедра Сергея и замерла на упругом бугорке, приподнявшем его ширинку.
«Пойдем к тебе», приглушенно сказала Таня и решительно потащила его к выходу.
Мимо закрытой то ли на ремонт, то ли навсегда бани из темно–кровавого кирпича, больше похожей на заброшенную тюрьму, они спустились, почти бегом, с пригорка, оканчивавшегося взмывающей почти что к небу лестницей.
Первый пролет, второй пролет, третий. Тридцать шесть ступенек, тридцать семь, тридцать восемь… Сорок четыре, сорок пять и снова — бег. Теперь совсем недалеко — за угол, потом крыльцо, бегом — до конца длинного коридора, еще четыре лестничных пролета (третий этаж же!) и вот наконец, Сергей не попадает дрожащим ключом в замок, а Таня дышит — тяжело и радостно — ему в затылок и нетерпеливо щиплет за ягодицу.
Сашке спасибо! Это ведь его идея — с кинотеатром. Да еще и сам ушел, напросившись переночевать к этим своим родственничкам. К брату–алкашу и его жене–потаскухе.
Пока Таня сбрасывала куртку, Сергей с грохотом достал из–под кровати желтый тазик, две пластиковые бутылки с водой, и, сбросив с себя свитер, вопросительно взглянул на Таню.
— Ты не могла бы подождать в коридоре? — тихо спросил он. — Всего минутку?
— Дебил! — услышал он в ответ и, подхватив куртку, Таня хлопнула дверью так, что пошатнулся косяк, а со стены посыпалась штукатурка.
В тот вечер Сергей долго ходил с салфетками, вытирая ковер, стул, отходящие, сколько их не приклеивай, от пола квадратики линолеума, дверцу шкафа, накидку на Сашиной кровати и бросал, бросал и снова бросал в мусорную корзину салфетки во влажных пятнах.
6
Второе рождение было запланировано на ближайший понедельник.