Отпечатки пальцев святого Петра

Я сочла, что надо действовать. Надела шляпку и пошла к доктору Ролинсону. Он оказался именно таким, каким я его себе представляла, – милым стариком, доброжелательным, рассеянным, до жалости близоруким, туговатым на ухо и в то же время в высшей степени обидчивым. Он почувствовал себя на коне, когда я упомянула о смерти Джеффри Денмана, и долго говорил о различных видах грибов, съедобных и ядовитых. Он сказал, что расспрашивал кухарку, и та призналась, что один или два гриба показались ей тогда «немного подозрительными», но раз уж они из лавки, решила она, то должны быть хорошими. Но чем больше она о них потом думала, тем больше грибы представлялись ей необычными.

«Сначала это были грибы как грибы, а потом стали оранжевыми в красную крапинку. Чего только эта публика не припомнит, если постарается», – подумала я.

Денман, когда к нему явился врач, совсем не мог говорить. Он не мог глотать и скончался через несколько минут. Доктор, по-видимому, не сомневался в своем заключении. Но было ли это упрямство или истинное убеждение, сказать трудно.

Я немедленно отправилась домой и спросила Мейбл напрямик, для чего она купила мышьяк.

«У тебя же должна была быть какая-то цель», – сказала я.

Мейбл разрыдалась:

«Я хотела покончить с собой. Я была так несчастна».

«Мышьяк у тебя сохранился?» – допытывалась я.

«Нет, я его выбросила».

Я сидела и вновь, и вновь все мысленно прокручивала.

«Что произошло, когда ему стало плохо? Он позвал тебя?»

«Нет. – Мейбл покачала головой. – Он стал сильно звонить. Наконец Дороти, горничная, которая живет в доме, услыхала и разбудила кухарку. Обе они явились к Джеффри. Дороти увидела его и испугалась. Речь бессвязная, бредит. Она оставила с ним кухарку и прибежала ко мне. Конечно, я сразу поняла, что с мужем что-то необычное. К несчастью, Брустер, которая ухаживает за старым Денманом, в ту ночь отсутствовала, так что некому было посоветовать, что делать. Я послала Дороти за врачом, а сама с кухаркой осталась при нем, но через несколько минут я уже не выдержала: это было так страшно. Я убежала к себе в комнату и заперла дверь».

«Какая ты эгоистка, какая жестокая, – не сдержалась я. – Наверняка твое поведение сыграло в дальнейшем свою роль, можешь в этом не сомневаться. Кухарка, конечно, повсюду об этом растрезвонила. Ну и ну, плохи дела».

Потом я поговорила с прислугой. Кухарка принялась было рассказывать о грибах, но я ее остановила. Мне надоели эти грибы. Я обстоятельно расспросила обеих о состоянии их хозяина в ту ночь. Обе в один голос утверждали, что у него, по-видимому, были сильнейшие боли, что он не мог глотать, пытался говорить что-то сдавленным голосом, но нес какую-то чушь, ничего осмысленного.

«Что же это была за чушь?» – поинтересовалась я.

«О какой-то рыбе, верно?» – обратилась кухарка к Дороти.

Та подтвердила:

«Да, все говорил: выпила рыба, выпила рыба, словом, глупости всякие. Я сразу поняла, что он, бедный, не в своем уме».

Действительно, в его словах, кажется, не было никакого смысла. Я закончила расспрашивать их. Оставалась еще Брустер, и я отправилась к ней. Это оказалась изможденная женщина лет под пятьдесят.

«Жаль, меня не было в ту ночь, – сокрушалась она. – Видно, ему никто не пытался помочь, пока не пришел врач».

«Я допускаю, что Джеффри бредил, – с сомнением сказала я. – Но это же не симптом отравления птомаином, не так ли?»

«Как сказать», – заметила Брустер.

Я поинтересовалась, как чувствует себя ее пациент.

Она покачала головой:

«Довольно скверно».

«Слабость?»

«Нет, физически он достаточно крепок. Только вот зрение очень падает. Он может пережить всех нас, но болезнь мозга прогрессирует. Я уже говорила с мистером и миссис Денман, что старика следует направить в институт, но миссис Денман и слышать об этом не хочет».

Замечу, что Мейбл всегда была добрая душа.

Итак, факт оставался фактом. Я обдумала случившееся и решила, что должно быть сделано еще одно дело. Учитывая распространяющиеся сплетни, надо обратиться за разрешением на эксгумацию тела, чтобы произвести надлежащее post-mortem[1], то есть вскрытие трупа, и тогда злые языки утихомирятся.

Мейбл, конечно, подняла шумиху, главным образом из сентиментальных соображений – трогать умершего с места его упокоения и прочее, и прочее. Но я настояла.

Тут я не буду вдаваться в детали. Мы добились соответствующего разрешения. Вскрытие, или как там еще это называется, было проведено, но результат не был таким определенным, как бы нам хотелось. Никаких признаков мышьяка. Это было в нашу пользу. Дословно в акте стояло: «Не обнаружено никаких доказательств причины смерти».