Отпущение грехов

Из Сент-Пола в Чикаго примерно в половине восьмого, с разницей всего в несколько минут, отправлялись три поезда. Ее был тот, который едет через Берлингтон: пока я бежал по вокзалу, ворота у этой платформы уже сомкнулись и лампа над ними погасла. Это было не страшно, я знал, что Эллен точно там, в одном купе с сестрами Ингерсол, миссис Бейкер сказала, что билет уже куплен, то есть этой ночью ее дочка была надежно спрятана.

Поезд, идущий через Милуоки, был в противоположном конце вокзала, тем не менее я успел в него заскочить. Однако я упустил из виду одно важное обстоятельство, из-за которого полночи не мог заснуть. Мой поезд прибывал в Чикаго на десять минут позже, чем ее. За это время Эллен могла уже исчезнуть в недрах города, как-никак одного из самых крупных в мире.

Я передал проводнику телеграмму для родителей, наказав отослать ее из Милуоки, а сам уже в восемь утра нахально протискивался между сгрудившимися в проходе пассажирами, перепрыгнув через тюки и сумки, сложенные в тамбуре. Я выскочил на платформу, едва не сбив с ног проводника. В первый момент я оробел и растерялся, оглушенный какофонией разных звуков, перекличкой звонков и гудков, пыхтением паровозов, самими масштабами огромного чикагского вокзала. Но потом понесся ко входу в зал ожидания, точнее, к единственной точке, где я еще мог ее найти.

Я угадал. Эллен, стоя у почтового закутка, сочиняла для матери телеграмму — одному Господу было известно, что она собиралась там наплести; увидев меня, она растерялась: на румяном лице отразился ужас, смешанный с изумлением. А еще оно стало хитрым, это личико. Эллен лихорадочно обдумывала ситуацию — ей хотелось притвориться, что она меня не заметила, и уйти по своим делишкам, но она не могла себе этого позволить. Я был слишком «своим человеком» в ее жизни. Поэтому мы молча глазели друг на друга, пытаясь найти подходящие слова.

— В общем, Брокоу сейчас во Флориде, — сказал я наконец.

— И ты проделал такой долгий путь, чтобы сообщить мне об этом. Я страшно тронута.

— Теперь ты это знаешь. Так что, может, тебе лучше сразу поехать в школу?

— Пожалуйста, оставь меня в покое, Эдди.

— А я бы доехал с тобой до Нью-Йорка. Я и сам решил пораньше вернуться в университет.

— Очень тебя прошу, оставь меня в покое.

Ее прелестные глаза слегка прищурились, и на лице отразилась какая-то звериная строптивость. Она с видимым усилием взяла себя в руки, во взгляде снова промелькнула хитринка, секунда — и вот уже ни следа от строптивости и хитрости, одна лишь задорная обезоруживающая улыбка, которая меня нисколько не успокоила.

— Эдди, глупенький ты мой, я уже достаточно взрослая и в состоянии сама о себе позаботиться, правда? — (Я промолчал.) — Я должна встретиться с одним человеком, понимаешь? Сегодня. Просто с ним повидаться. У меня билет на пять часов. Не веришь, могу показать.

— Я тебе верю.

— Ты этого человека совсем не знаешь… и вообще… какой ты все-таки еще наивный…

— Я знаю, кто это.

И снова она потеряла над собой контроль, и снова на лице ее появилось то жуткое неодолимое упрямство, и она почти прорычала:

— Оставь, наконец, меня в покое!

Я забрал у нее почтовый бланк и сам написал объяснение для миссис Бейкер. Потом посмотрел на Эллен и сказал — уже более жестко:

— Я поеду с тобой. А до пяти вместе где-нибудь поболтаемся.

Мой собственный голос, непривычно властный и уверенный, придал мне храбрости, на Эллен он, вероятно, тоже произвел впечатление; она покорилась — по крайней мере в данную минуту — и без всяких протестов позволила мне купить билет.

Когда я пытаюсь восстановить тот день во всех подробностях, мне постоянно что-то мешает, словно память не желает что-то выпускать, или это моя совесть норовит что-то оставить незамеченным. То утро было пронзительно ярким, мы взяли такси и отправились в центральный универмаг, Эллен сказала, ей нужно кое-что купить, а там попыталась сбежать от меня через другой вход. Когда мы ехали вдоль озера по шоссе, целый час мне казалось, что за нами гонятся, я то резко оборачивался, то заглядывал в зеркало заднего обзора, однако ничего подозрительного так и не обнаружил, но после этих моих выходок на лице Эллен всякий раз появлялась вымученная усмешка.

Все утро с озера дул промозглый ветер, но когда мы отправились на ланч в ресторан «Черная скала», за окнами машины замельтешили легкие белые хлопья, и, наконец-то почти преодолев нервозную скованность, мы стали болтать о друзьях, о всякой ерунде. Но в какой-то момент Эллен вдруг посерьезнела и пристально на меня посмотрела, и глаза у нее были до того честные, до того искренние…

— Эдди, ты ведь мой самый старый друг, — сказала она, — уж ты-то должен знать, что мне можно верить. Если я дам тебе честное-пречестное слово, что точно приду к поезду, ты отпустишь меня на пару часов?

— Куда?

— Ну… — она медлила, чуть опустив голову, — думаю, каждый имеет право… попрощаться.

— Значит, ты хочешь попрощаться с этим…

— Да-да, — торопливо перебила она меня. — Только на два часика, Эдди, я обещаю, я честно обещаю, что подойду прямо к поезду.