Отпущение грехов

— Я должен сообщить вам одну вещь касательно Монтана-Вермалы; то же относится и ко всем подобным местам. Один из широко известных симптомов туберкулеза состоит в том, что эта болезнь способна сломать человеческий дух. Некоторые из тех, кого вы встретите на здешних улицах, приехали в третий раз — обычно он и последний. Болезнь превратилась для них в этакое возбуждающее средство: они приезжают сюда и живут почти так же весело, как и в Париже: видели бы вы, какие в нашем санатории случаются счета за шампанское. Да, конечно, воздух им полезен, да и мы, в свою очередь, осуществляем над ними своего рода негласный контроль, но люди этого сорта никогда не излечиваются, потому что, несмотря на внешнюю бодрость, они не хотят возвращаться в обычный мир с его бременем ответственности. Если дать им выбор, нечто у них внутри выберет смерть. С другой стороны, нам теперь известно куда больше, чем двадцать лет назад, и каждый месяц мы отправляем людей с твердым характером домой — полностью излеченных. У вас тоже есть такая возможность, потому что случай ваш довольно прост: правое легкое у вас не затронуто. Выбор за вами: можете вливаться в эту толпу и продержаться здесь года три, а можете через год уехать — скорее всего, навсегда.

Собственные наблюдения Кэролайн подтвердили замечания врача. Деревушка напоминала шахтерский поселок: наспех возведенные зыбкие постройки, над которыми нависали зловещие тяжеловесные силуэты четырех-пяти санаториев; когда на снегах играло солнце, городок выглядел чистеньким и бодрым, когда сквозь угрюмые сосны просачивался холод, он тоже делался угрюмым. Контрастом этому были оживленные хорошенькие девушки в парижских туалетах, которых она встречала на улицах, а также щеголевато одетые мужчины. Трудно было поверить, что они ведут битву не на жизнь, а на смерть, — хотя многие, если верить врачу, ее и не вели. Всюду царил дух потаенного озорства — любимой шуткой было посылать новоприбывшим миниатюрные гробики; никогда не скудела сокрытая струя всяческих скандалов. Вес, вес, вес — все только и говорили что про вес: кто сколько фунтов набрал за последний месяц или потерял за предыдущую неделю.

Она сознавала, что вокруг царит смерть, но при этом чувствовала, что чистый животворный воздух день ото дня возвращает ей силы, и знала, что не умрет.

Через месяц пришло запинающееся письмо от Сидни. Там говорилось:

Я оставался рядом, пока не миновала непосредственная опасность. Я знал, что, учитывая твои чувства, ты не захочешь, очнувшись, первым делом увидеть мое лицо. Вот я и живу в Сьерре, у подножия горы, и довожу до ума свой камбоджийский дневник. Если тебе утешительна мысль, что совсем рядом есть человек, которому ты небезразлична, я с превеликим удовольствием останусь здесь. Я сознаю свою полную ответственность за то, что с тобой случилось, и уже не раз пожалел, что не умер еще до того, как вступил в твою жизнь. А теперь у меня одна мысль — сделать так, чтобы ты поправилась.

Что касается твоего сына: раз в месяц я собираюсь ездить к нему в школу в Фонтенбло и проводить с ним по несколько дней — один раз мы уже повидались и понравились друг другу. Летом я либо отправлю его в лагерь, либо мы вместе поедем смотреть норвежские фьорды — в зависимости от того, как сложатся обстоятельства.

Письмо это нагнало на Кэролайн тоску. Она чувствовала, как на нее все тяжелее наваливается бремя признательности этому человеку — так, будто она должна быть признательна негодяю, покушавшемуся на ее жизнь, за то, что он потом перевязал ее раны. Первое, что она теперь должна сделать, — это заработать денег и вернуть ему долг. От одной мысли об этом на нее навалилась усталость, но мысль эта постоянно сидела у нее в подсознании; стоило о ней забыть, она являлась во сне. Кэролайн написала: