Отпущение грехов

В ней чувствовалось постоянное возбуждение, которое, казалось, отражало возбужденное состояние окружающего мира. Она исполняла эпизодические роли в шоу Зигфельда[24], ходила на выпускные вечера в Йеле, а однажды, ненадолго сунувшись в фильмовую индустрию, познакомилась с Джорджем Ханнафордом, который уже сделался звездой нового «естественного» толка и как раз входил в моду. В Джордже она отыскала все то, к чему стремилась.

Сейчас она переживала так называемую опасную стадию. Целых полгода она жила совершенно беспомощной, в полной зависимости от Джорджа, но теперь сын их был сдан на руки строгой и властной няне-англичанке, и Кэй, вдруг обретя свободу, вдруг почувствовала, что должна вновь доказать свою привлекательность. Она хотела, чтобы все опять стало таким, каким было тогда, когда они только подумывали завести ребенка. А еще ей казалось, что в последнее время Джордж слишком уж многое считает само собой разумеющимся; кроме того, чутье настойчиво подсказывало, что он заинтересовался Хелен Эйвери.

В тот вечер, к моменту возвращения домой, Джордж Ханнафорд уже сумел внутренне свести к минимуму случившуюся между ними накануне ссору и искренне удивился ее прохладному приветствию.

— В чем дело, Кэй? — спросил он минуту спустя. — У нас что, и нынешний вечер будет как вчерашний?

— Ты знаешь, что мы сегодня приглашены в гости? — спросила она, уйдя от ответа.

— Куда?

— К Кэтрин Дэвис. Не знаю, захочешь ли ты пойти…

— Пойду с удовольствием.

— Ну, я же не знала, захочешь ты или нет. Артур Буш обещал за мной заехать.

Поужинали они в молчании. Не было у Джорджа на душе никаких тайных мыслей, в которые можно было бы обмакивать палец, как ребенок в банку с вареньем, и его это раздражало, а кроме того, он чувствовал, что в воздухе висят ревность, подозрительность и гнев. До последнего времени между ними сохранялось нечто драгоценное, что делало их дом одним из самых приятных в Голливуде. Теперь тот вдруг превратился в самый обыкновенный дом; Джордж почувствовал себя таким, как все, лишенным опоры. Он почти превратил нечто светлое и драгоценное в нечто дешевое и недоброе. Внезапная вспышка чувств заставила его пересечь комнату; он собирался было обнять жену, но тут зазвонили у двери. Через миг Долорес доложила о приходе мистера Артура Буша.

Буш был уродливым и популярным человечком, автором сценариев, а в последнее время еще и режиссером. Несколько лет назад они были для него героем и героиней, и даже теперь, когда он обзавелся собственным именем в мире кино, он безропотно соглашался выполнять поручения Кэй, подобные нынешнему. Вот уже много лет он был в нее влюблен, но любовь его, будучи, судя по всему, совершенно безнадежной, не доставляла ему особых мучений.

Они отправились на вечеринку. То было новоселье: пригласили гавайских музыкантов, а гости были по большей части «старожилами». Те, кто снимался в ранних картинах Гриффита — хотя они едва достигли тридцатилетнего возраста, — считались «старожилами»; они отличались от новоприбывших и прекрасно это осознавали. Были в них достоинство и прямота, проистекавшие из осознания того, что они работали в кино еще до тех дней, когда на кино пролился золотой дождь успеха. Несмотря на свой триумф, они хранили скромность, а потому, в отличие от нового поколения, которое принимало все блага за данность, не утратили связи с реальностью. С полдюжины примерно женщин особенно остро осознавали свою уникальность. Никто не пришел, дабы занять их места; то одно, то другое хорошенькое личико захватывало, примерно на год, воображение публики, но «старожилы» успели превратиться в легенды, не имеющие ни возраста, ни телесной оболочки. И при всем при том они были еще достаточно молоды, чтобы верить: это будет длиться вечно.

Джорджа и Кэй приветствовали с особой теплотой: гости раздвинулись, давая им место. Гавайцы играли, у рояля пела сестра Дункана. Едва увидев, кто сюда приглашен, Джордж сразу же понял, что Хелен Эйвери тоже здесь, — и факт этот вызвал у него раздражение. Он усматривал нечто неподобающее в том, что и она часть той компании, в которой они с Кэй привычно и спокойно вращались уже многие годы.

Приметил он ее, когда кто-то открыл раздвижную дверь на кухню; когда чуть позже она вошла и глаза их встретились, он совершенно отчетливо понял, что не влюблен в нее. Он подошел, заговорил с ней и с первых же слов распознал, что и с ней произошло нечто, полностью развеявшее дневные чары. Она получила важную роль.

— Я просто как в тумане! — воскликнула она счастливым голосом. — Я-то полагала, что шансов у меня ноль, и при этом ни о чем другом не думала уже год, с тех пор, как прочитала эту книгу.

— Замечательно! Я ужасно рад.

Впрочем, ему показалось, что следует взглянуть на нее с некоторым сожалением; невозможно в один прыжок перемахнуть от того, что было сегодня днем, к поверхностному дружескому интересу. Она внезапно залилась смехом:

— Ах, Джордж, какие же мы актеры — и ты, и я!

— Ты это о чем?

— Сам знаешь о чем.

— Не знаю.

— Конечно знаешь. Сегодня днем уж точно знал. Жаль, что там не было камеры.