Отпущение грехов

Испытывая невольное благоговение перед только что пережитым мигом, Мей Пэрли держалась в сторонке — но отнюдь не из-за неуверенности в себе, а как раз наоборот. Она знала: сам подойдет. Сложность была не в этом — с этим проблем никогда не было: главное, чтобы ее собственный интерес не пропал, в тот самый миг, когда она удовлетворит пусть острое, однако вполне легкомысленное любопытство собственных губ. Сегодня правда все будет не так, как обычно, ее ждет что-то удивительное. Она сразу это поняла, увидев, что он не торопится подходить; прислонился к поручню и пытается помочь нескольким оробевшим старшеклассникам обрести душевное равновесие, — а то бедняжки почувствовали себя совсем младенцами.

Он взглянул на нее всего лишь раз.

«Ничего, ничего, — говорили его глаза, тогда как лицо оставалось совершенно неподвижным. — Я все понимаю — так же, как и ты. Погоди, я сейчас, совсем скоро».

Жизнь так и кипела в них обоих; ну а пароход и все, кто там был, — это казалось до того далеким, окутанным пеленой тьмы… Да, это было оно, то самое.

— И я Гарвард закончил, — сказал мистер Маквитти, — только в девятьсот седьмом.

Молодые люди кивнули, вежливо и равнодушно.

— Как я рад, что мы опять выиграли лодочные гонки, — продолжал директор школы, изображая былой молодой азарт, которого он на самом деле никогда не испытывал. — Я там, в Нью-Лондоне, пятнадцать лет не был.

— Это у нас Билл, он второй номер, занимался академической греблей, — сказал Эймс. — На тренировки ходил.

— О, так вы были в команде, которая участвовала в гонках?

— Все, нет уже команды, — чуть раздраженно сказал Билл. — Была, да вся вышла.

— Ну что ж, все равно я поздравляю вас.

Вскоре они своей высокомерной холодностью заставили директора замолчать. Эти юнцы были, конечно, совсем не те, что прежние выпускники Гарварда; эти даже имени его не узнали бы, все четыре года. Впрочем, они, разумеется, были бы куда более вежливыми, если бы не сегодняшние танцы. Не для того ребята эти вырвались на волю, подальше от шумной компании однокашников и от родителей в Нью-Лондоне, чтобы вести пустые разговоры с директором заштатной школы из какого-то фабричного поселка.

— Можно и нам потанцевать? — нетерпеливо спросили они.

Через несколько минут Билл и Мей Пэрли уже прогуливались по палубе. Волны жизни уже захлестнули Эла Фицпатрика, пучина уже утянула его. В ночном воздухе звенели два молодых звонких голоса:

«Потанцуешь со мной?» — прозвучало с мягкой уверенностью, нежнее лунного света, а ответ: «С удовольствием!» — тут и говорить не о чем… даже если бы Эл Фицпатрик удвоил старания выглядеть парнем на все сто. Самой утешительной мыслью, посетившей Эла, была вот эта: может, еще удастся затеять драку?

…Что они тогда сказали друг другу? Ты слышал? Помнишь? Позже той же ночью ей вспомнились лишь его очень светлые волнистые волосы и длинные ноги, за шагом которых она старалась поспевать во время танца.

Она была тоненькая, похожая на ровно горящее пламя, прозрачное, но сильное. Улыбка ее появлялась медленно, но потом прорывалась наружу, из самой глубины души, и робкой и смелой, как будто жизнь ее миниатюрного тела на миг вся сосредоточилась в губах, а остальное было настолько эфемерным, что самый слабый ветерок мог бы унести ее прочь. Похожа на подкидыша, оставленного эльфами взамен похищенного ребенка. Ее облик то и дело менялся, прямо на глазах, только губы не были подвластны никаким метаморфозам… только губы были совсем-совсем настоящими.

— Ты где-то поблизости живешь?

— Всего в двадцати пяти милях от тебя, — сказал Билл. — Забавно, правда?

— Забавно, правда?

Они смотрели друг на друга, полные трепета перед лицом вдруг явленной им судьбы. Они стояли между двумя спасательными шлюпками на верхней палубе. Рука Мей покоилась на сгибе его локтя, и пальцы ее поигрывали ниточками, вылезшими из твидового пиджака. Они еще не поцеловались, но это вот-вот должно было случиться. Совсем скоро, в любой момент, как только чаша лунного, не обжигающего еще света их эмоций будет осушена до дна и отброшена прочь. Мей было тогда семнадцать лет.

— А ты рада, что я недалеко живу?

Она могла бы мило съязвить: «Ну прямо счастлива!» или «Еще бы!». Но лишь робко шепнула: «Да. А ты?»

— И зовут тебя Мей, почти как месяц май, — сказал он, хрипло засмеявшись. Вот, у них уже появилась собственная шутка. — Ты жуть какая красивая.

Она приняла его комплимент безмолвно, лишь заглянула в самую глубь его глаз. А он в ответ прижал ее к себе, притягивая за локоток, и это было бы недопустимой вольностью, если бы она сама не жаждала этого. Он и представить не мог, что они после той ночи снова увидятся.

— Мей. — Его шепот был властным и молящим. Ее глаза приблизились, расширились, расплылись, как озера, как глаза на экране в кино. Ее хрупкое тело было почти неощутимым.