Отпуск по ранению

- Да, что-то случилось...- задумчиво сказала она и опять прикоснулась к его руке. - Со мной случилось. С вами-то ничего. Вы просто очень давно не целовались...

Она прошла к столу, налила себе рюмку и медленно, маленькими глотками выпила вино, затем провела рукой по волосам и как-то обессиленно опустилась на диван.

- Кажется, - начал он глухо, - со мной тоже что-то случилось. - Он вынул папиросы и жадно закурил.

- Неужели? - тихо, с радостным изумлением прошептала Тоня.

- Да... - так же тихо ответил он и присел. Но не на диван, где сидела она, а на стул. Ему не хватало дыхания, в горле пересохло, и он облизывал обметанные, сухие губы и молчал, не находя, да и не ища слов для выражения того, что чувствовал сейчас. Молчала и Тоня. И они долго не решались прервать молчание, переживая, каждый по-своему, то значительное и необыкновенное, что произошло с ними.

- Последние дни я все время бродила по улицам... И вот встретила вас все-таки. Мне вообще везет в жизни.

Володька усмехнулся и покачал головой.

- Вы считаете, что это не так? - с тревогой спросила она.

- У нас только... пятнадцать дней.

- Не надо об этом! Я не хочу думать! - почти крикнула она и, протянув руку через стол, взяла Володькину кисть. - Вы знаете, все началось с руки... Когда вы протянули ее мне, еще грязную, со следами ожогов, такую жесткую... я подумала...

- Не надо... про руку, - попросил он и осторожно высвободил ее.

Тоня пристально взглянула на него и не сразу, а помедлив немного, спросила:

- Это связано... с фронтом?

- Да.

- И это страшно? - спросила, догадавшись.

- Очень.

- Господи, я как-то никогда об этом не задумывалась. Я дочь военного, и никогда... Значит, папины сабли... Может быть, ими тоже...

- Сабли - это очень давно, - сказал Володька, и опять ему подумалось, что Тоне он сможет рассказать про все, и не только сможет, но и должен, потому что держать все это в себе больше невозможно. И его прорвало.

- Вы спрашивали - что из окопа? Так вот. - Он поднялся и начал вышагивать по комнате. - Я никому еще не говорил. Трупы. Много трупов - и немецких, и наших! А кругом вода, грязь. Жратвы нет, снарядов нет. Отбиваемся только ружейным огнем... И каждый день кого-нибудь убивает. Еле таскаем ноги. Ждем замены. Приходит помкомбата: "Ребята, "язык" нужен позарез, иначе нас не сменят! Батальонную разведку всю побило. Давайте сами!" Даем! Отбираю трех посильнее. Ночью ползем... Добираемся, сами не знаем как, до немецкого поста. Там - двое фрицев. Двоих не дотащить. Одного надо кончать. Кому поручить? Смотрю на ребят - боюсь, не сдюжат. А надо наверняка. Вот и пришлось самому... - Володька остановился около стола. - Можно выпить?

- Я налью, - заспешила Тоня и дрожащей рукой налила рюмку. Он выпил одним махом.

- Ножом в спину... Рукой ему рот зажал, а через пальцы - крик. И кровь со спины на меня! Весь ватник забрызган... Утром кинжал от крови отмываю... Ну, враг, немец, фашист, гад. Но... человек же. Не пожалел я его. Нет! Но противно, физически противно. Я буду их убивать, буду, но... понимаете, я уже никогда не буду таким, каким был. Никогда! Ну хватит вам - что из

окопа?

Тоня подошла к нему, положила руку на голову, стала поглаживать.

- Вот что довелось вам, лейтенант Володя... Вот что...

- А думаете, сменили нас? Черта с два! А до этого, в первом наступлении... Я ж кадровый, привык все по уставу, как положено. Изменилась обстановка. Приказали двигаться по полю, а как? Немец лупит из всего, что у него есть, головы не поднять, а сзади ротный - вперед, давай вперед! - Володька приостановился, вытер пот со лба. - Сержант Степанов, помкомвзвода мой, говорит: "Давайте, лейтенант, чуть вправо подадимся, лощинка там, поукрытистей будет..." А я: "Струсили, сержант, какое направление указано? К трем березкам! Его и держать! Вперед, мать вашу, давай, давай..." Ну и пошли... - Голос Володькин задрожал, и он обессиленно опустился на диван, достал папиросы и закурил, часто и глубоко затягиваясь дымом, до кашля...

- Ну и пошли, - повторил он. - Я ж умнее всех, зачем мне кого-то слушаться. Сержант из госпиталя вторым заходом на фронте, а мне что - я лейтенант, училище окончил. Ну и... сержанта насмерть, и треть взвода на поле осталась... До сих пор не могу заставить себя к его жене сходить... Вот что из окопа, Тоня... - Он встал и опять замаячил по комнате.

Тоня глядела на него неотрывно и о чем-то думала.

- А отпуск к концу, - продолжил он. - Через пятнадцать дней - опять то же. И ни черта я в жизни не видел - школа, армия, фронт... Нет, вы меня только жалеть не вздумайте! Я же сам, все сам... На востоке думал - как же война без меня? Как в Москву вернусь, не мною отбитую... Нет, я все сам, сам...

- Вот вы какой, лейтенант Володька... Вот какой... - Тоня подошла к нему, остановилась, взяла его руку и вдруг очень серьезно и решительно заявила: - Я не пущу вас туда больше. Не пущу! Не верите? Вот возьму и не пущу! Когда я сильно чего-нибудь хочу, у меня выходит.

- Это не тот случай, Тоня, - пожал Володька плечами и улыбнулся.