Отпуск по ранению

Юлька как-то неуверенно подошла к нему, остановилась, словно ожидая чего-то, но Володька только протянул ей руку и довольно грубовато сказал:

- Ну садись. Рассказывай, чем занималась, пока я ишачил в училище и ждал твоих писем?

- Володя, это потом... Это не главное. Я принесу тебе такую черную тетрадочку, там все описано, и ты... ты поймешь. Это была глупость, Володя, страшная глупость.

- Что же не глупость? - хмуро спросил он.

- Сейчас не могу... Ты меня убьешь.

- Не очень-то я походил на Отелло, - усмехнулся Володька.

- К сожалению, да... - Юлька вытащила из сумочки папиросы, спички и закурила.

- Это что за новость? А ну, брось! - почти крикнул он.

- Я курю, Володя. Давно, с начала войны.

- Брось! - Юлька сделала короткую затяжку и положила папиросу в пепельницу. - Чему еще ты научилась с начала войны?

- Больше ничему...

- Вон водка... Может, тоже научилась?

- Нет, но налей немного. Мне надо прийти в себя...

- Бить тебя было некому, - сказал Володька, покачивая головой, но взял из буфета рюмку и налил.

Юлька выпила и начала так серьезно, что Володька насторожился.

- Я должна сказать тебе... Не знаю, с чего начать. Но ты должен понять меня и... простить.

- Говори! - нетерпеливо, приказным тоном сказал он.

- Завтра к двенадцати мне нужно... в военкомат... С вещами...

- Какой, к черту, военкомат! - загремел он. - Ты сдурела, что ли!

- Я ж не знала, что ты приедешь... Я хотела быть с тобой... на фронте, еле слышно произнесла она и присела на диван.

- Дура! Ты знаешь, что такое война! И для девчонок! Это ты понимаешь?

- Зато я испытаю все, что и ты...

Вошла Володькина мать.

- Мама, представляешь, что она выкинула? Завтра ей в армию!

- Господи... Как же это, Юля? Володя приехал, а вы... вы уезжаете... И вообще...

- Откуда я знала, что он приедет? Я думала, вдруг мы на фронте встретимся, - чуть не плача, пробормотала Юлька.

- Нашла место для свиданий! Ну, не дуреха... - Володька бросил в сердцах папиросу и стал вышагивать по комнате, громыхая сапогами.

- Успокойся, Володя, - сказала мать.

- Я спокоен. Пусть отправляется, если...

- Володя... - укоризненно прервала мать.

- Я не Майка! И ни по каким рукам ходить не собираюсь! Я воевать еду! вскрикнула Юлька и заревела уже по-настоящему.

- Воевать! Ты знаешь, что это такое! Вздуть бы тебя сейчас как следует! взорвался опять Володька.

- Володя... - остановила его мать.

- Какой ты трудный, Володя, - сквозь слезы бормотала Юлька. - Моя мама всегда говорила, что ты трудный мальчишка.

- Мальчишка! Я мужик теперь! Понимаешь, мужик! Я видел столько за эти месяцы, чего за сто лет не увидишь. Ты посмотри на меня, посмотри. - Он подошел к ней и стал.

Юлька подняла глаза и, наверно, только сейчас увидела, как изменился Володька, как он худ, какие черные круги у него под глазами, в которых стояла какая-то непроходимая усталость и пустота. И она прошептала:

- Скажи, что там было? У тебя такие глаза... Господи. Почему ты молчишь? Она глядела на него в упор и вдруг, закрыв лицо руками, прошептала: - Мне почему-то стало страшно. И я не хочу завтра в военкомат.

У Володьки кривился рот, ему было нестерпимо жалко Юльку, но он сказал:

- Я даже не пойду провожать тебя завтра.

- Не мучай меня... У нас всего один вечер. И ты пойдешь...

И Володька пошел. На другой день в одиннадцать часов он уже был у Юльки дома, о чем-то говорил с оплаканной ее матерью, чем-то успокаивал растерянного, пришибленного Юлиного отца, который, конечно, не зная, что она идет в армию добровольно, все время безнадежно приговаривал: "Довоевались... Девчонок в армию забирают. Довоевались..." Он отпросился с работы, чтобы проводить дочь, но Юлька категорически заявила: провожать ее будет только один Володька. Мать суетливо собирала вещи, которые Юля молча выкладывала обратно, говоря, что они ей не нужны, а мать через некоторое время опять собирала их в маленький Юлькин чемоданчик, памятный Володьке еще со школы.

Отец дрожащими руками достал из буфета початую четвертинку, стал разливать, и горлышко бутылки било по краям рюмок, и они дребезжали дробным печальным тоном, от которого всем было не по себе.

Володька, глядя на эту предотъездную суету, на страдальческие лица Юлькиных родителей, на муку в их глазах, почему-то вспомнил очередь к штабу полка, в которой они стояли с докладными в руках, возбужденные, гордые своими решениями, полные ощущения своей значительности, совсем не думая о том, что где-то далеко их матери молят бога, молят судьбу, чтоб остались их сыновья на Дальнем Востоке и война прошла бы для них мимо...

Тем временем Юлькин отец, разлив водку, протягивал неверной от волнения рукой рюмки и, видимо, будучи не в силах ничего говорить, приглашал жестом присесть всех перед дорогой. Они присели на разбросанные по комнате стулья, молча выпили по маленькой рюмке теплой противной водки и поднялись. Володька, взяв Юлькин чемоданчик, вышел в коридор и уже оттуда услышал, как заголосила ее мать, как выдавливал из себя какие-то прощальные слова ее отец...