Отпуск с осложнениями

– На надо, пусть катится подальше, небыдло.

Ёжусь, хотя на улице тепло, но меня почему-то знобит.

– Насчёт кастрации я не шутил, кстати, – Вадим смотрит на меня, внезапно став серьёзным.

– Ты всех девушек готов таким образом обезопасить?

– Нет, только тебя.

В его словах убеждённость, которой невозможно не поверить. Да только воспоминания, как та девушка висела на нём в коридоре, не дают покоя. Ну не могу я выкинуть это из головы, не получается. Хотя я стараюсь.

– Ты злишься на меня, – не спрашивает, утверждает, а я берусь за круглую ручку, чтобы наконец попасть уже сегодня домой.

– С чего бы это вдруг?

– Я же вижу, – снова эта его усмешка, от которой я таю и психую одновременно. – Просто признайся, что тебе не всё равно. Кем меня считаешь? Кобелём? Одну в кабинете целу́ю, вторую в коридоре зажимаю. Так думаешь? Я же по глазам вижу.

Экстрасенс чёртов, видит от всё.

– Я никем тебя не считаю. Я даже не думаю о тебе вообще. Вот даже сейчас стою тут, вижу тебя, и не думаю о тебе.

– Ты же смелая, Катрин. А сама боишься. Как зайчонок трясёшься.

– Хватит твоих животноводческих аналогий! – почти кричу, потому что от самомнения уважаемого ветеринара у меня никакого терпения не остаётся. – Просто смирись, что о тебе не думают и твои обжиманцы с бабами могут волновать далеко не всех. Меня не волнуют. Всё, смирись! Можешь хоть всех женщин в мире перещупать, мне всё равно.

Все мои слова отлетают от Вадима, как горох от стенки, а усмешка на его губах превращается в самую настоящую улыбку.

– Я так и знал, – заявляет, а я дёргаю на себя ручку, пытаясь поскорее сбежать от него и этого дурацкого разговора.

Но Вадим реагирует молниеносно: ставит руку на прохладную сталь, и калитка грохает, закрываясь. Дёргай или нет, пока он не уберёт ладонь, все попытки попасть во двор будут бесполезны.

– Катрин, рано или поздно ты поймёшь, что врать самой себе – путь в никуда.

И убирает ладонь так же резко, как поставил её. Не оборачиваясь, вхожу во двор, и калитка хлопает за спиной, а я улепётываю со всех ног. От кого только? От Вадима, своей почему-то слишком сильной обиды или от самой себя?

Наспех умывшись, я ухожу в свою комнату. Балконная дверь распахнута, и комната наполнена свежестью и запахами лета. Но мне всё равно жарко, хотя это нервное, наверное. То холодно, то жарко – никакой температурной стабильности. Надо бы подумать над словами Вадима, надо бы понять уже наконец-то, почему поцелуй Антона показался таким противным, а губы его ощущались мерзкой холодной жабой на моих. Бр-р, даже протереть их лишний раз хочется. Спиртом.

Я сбрасываю с себя ставшее почему-то неудобным платье – надевая настолько откровенную одежду нечего удивляться, что всякие Антоны стремительно переходят черту. Вот любимая просторная футболка, спадающая с одного плеча, и короткие льняные шорты – лучшее, что придумало человечество. Удобно, свободно и слегка дерзко – как раз по мне.

Выхожу на балкон, потому что вряд ли этой ночью получится заснуть. Слишком взбудоражил меня разговор с Вадимом и его неприкрытые намёки. И да, я не понимаю, почему он требует от меня каких-то признаний. Зачем ему это? Что для него лично изменится, если я скажу, что он мне нравится, а его баба меня бесит?! Он перестанет с ней обниматься?

Чёрт, заклинило-то как, прям спасу от этих мыслей никакого нет.

Балкон маленький, но здесь стоит удобный стульчик, и я присаживаюсь на него, готовая до утра думать и наслаждаться тёплой южной ночью.

Взгляд нет-нет да и зацепится за дом Вадима. С высоты второго этажа мне хорошо его видно, и видно горящий в окне свет. Вадим там, в этой комнате? Я знаю, что это спальня – во всяком случае, прежняя хозяйка в ней отдыхала. Что он сейчас делает? Читает, может быть, какой-нибудь «Вестник зоотехника» или порно смотрит через интернет? Неважно. Пусть делает, что хочет – мне нет до этого никакого дела.

Вдруг окно распахивается настежь, и я вижу Вадима. Голый по пояс, – а может, и совсем голый – он высовывается наружу. Крошечный огонёк освещает его лицо, и вверх тянется струйка дыма. Курит. Хм, я и не знала, что у него есть такая привычка. Хотя, в сущности, мы вообще мало знаем друг о друге.

Я слежу, как тлеет сигарета в его красивых руках, совсем забыв, что он точно так же может увидеть меня сейчас. А когда вспоминаю, уже слишком поздно: Вадим замечает меня, и убегать нет никакого смысла. Потому сижу, как гордая принцесса сгоревшего государства, а товарищ ветеринар посылает мне воздушный поцелуй. Улыбаюсь так широко, что болят скулы, и ничего не могу с этим поделать, а Вадим перемахивает через подоконник и садится на него, свесив ноги на улицу. Закуривает снова, а мне кажется, что ни разу не видела, чтобы мужчине настолько шло это действо. Вроде бы, плохая привычка, но я готова любоваться вечно.

Эх, это преступление – быть настолько красивым.

Но нет в этом мире ничего вечного, и Вадим исчезает в комнате. Наверное, спать пошёл или просто надоело в гляделки играть, но я остаюсь на балконе. Когда так легко дышится полной грудью, грех куковать в маленькой комнате.