Дрожащей рукою ухватившись за барную стойку, я медленно осела на стул и прикрыла глаза.
Сергеич
(с) Формула любви
Первым желанием было ухватить в ближайшем алкомаркете бутылку виски и просто убиться вхламину. Желание это, надо сказать, было очень и очень сильным.
Кое-как взяв себя в руки, я с трудом задушила в себе этот прекрасный порыв и просто целый день шаталась по городу, пытаясь осознать, чего Том от меня хочет, что теперь делать и как жить дальше вообще. Очень хотелось получить назад и свой телефон.
Вечером, вернувшись в отель, я присела на кровать и, удерживая перед собой уже порядком зачитанную записку, задумчиво чесала то место, где у нормальных людей находится кадык.
Так себе обмен… Смартфон на душевное равновесие. С другой стороны, чего уж там? Пришла, отобрала телефон, отшлепала по рукам, чтоб неповадно было… Отшлепала…
Я зависла.
По рукам отшлепала…
Взвыв, ухватившись за волосы, я рванула на балкон.
Это у нас еще что такое повылазило?! Ну я ж про руки… Руки… Руки… Тонкие, изящные, длинные пальцы… Тьфу ты!!!
Запрыгнула обратно в комнату, достала из сумки пачку сигарет, усевшись на постель, схватив огромную кружку вместо пепельницы, закурила.
Неприятность эту мы переживем… Не семнадцать же лет, ей Богу. Да и оборзел он вкрай! Это я-то трусиха?! Накажет он… Что вообще имелось в виду?
Я глянула на свое растерянное лицо в зеркале. В смысле, «накажет»?!
Отражение слегка пожало мне плечами и выкатило вперед нижнюю губу, являя сейчас собою пограничную стадию между кретинизмом и идиотией.
Так дело не пойдет.
Девушка в зеркале скривила губы в усмешке.
– А нам все по барабану, мы болеем за «Зенит»! – пробормотала я, откидываясь спиной на постель.
Утро вечера дряннее. Завтра на манер купчинских гопников отожму у него мобилу и пойду гулять. Вопрос о том, где искать зазвездившегося, не стоял вообще. Я была абсолютно уверена, что с утра найду его на том же самом месте…
Засыпая, я глядела на ночные огни города:
– Мне не нравится Лондон, – прошептала, отворачиваясь от окна. – Ты разочаровал меня, серый, туманный, величественный… Ты лишил меня комфорта, мой город-мечта…
Вечером Том вернулся домой. Подкатывающийся к своему закату день вынул из всегда активного и подвижного актера практически все силы. С трудом загнав себя в душ, он выполз из него разморенным окончательно.
– Вот и старость пришла, – трагическим шепотом, делая страшные глаза зеркалу, с шекспировским драматизмом изрек Уилсон и, не удержавшись, рассмеялся.
Заварив чашку ароматного чая, он было прошествовал в спальню, но в коридоре взгляд его упал на одиноко лежащий на тумбе чужой смартфон. Снова улыбнувшись, Том ухватил его. Забравшись в кровать, отпив горячего чая, терпеливо размотал наушники и вновь погрузился в релаксирующий и слегка тоскливый плейлист. Прикрыв глаза, откинулся на подушку и расслабился.
На самом драматичном моменте очередного музыкального шедевра песня прервалась и сменилась отчаянным звонком:
Испуганно распахнув глаза и подскочив в постели, расплескивая себе на футболку кипяток, Том уставился на яркий экран. На него глядел красивый седовласый мужчина лет сорока с хитрым и озорным взглядом, подпись вызывающего абонента гласила: «Сергеич».
– Бл*ть… – Уилсон грустно поглядел на испорченную, прилипшую к телу футболку. – Сергеич, я тебя уже ненавижу.
Но Сергеич невозмутимо продолжал:
Чертыхнувшись, британец кинулся в ванную комнату, на ходу сдирая с себя мокрую одежду:
– Да заткнешься ли ты когда-нибудь?! – заорал он на телефон из коридора. Звонок тут же стих.
Том замер и, отклонившись гибким телом назад, удивленно заглянул в комнату. С подозрением посмотрел на кровать.
Ополоснувшись еще раз, упрямо заварив себе свежую порцию чая, Уилсон снова завалился в постель. Надев наушники, продолжил прерванное начальником реанимации занятие.
Через минут пятнадцать Сергеич предпринял очередную попытку поговорить с девушкой, но Томас был уже внутренне готов к такому повороту событий:
– Обломись, – рассмеялся он изображению и с вызовом помахал перед ним пустой кружкой, – никого нет дома! И вообще, неприлично в такое время девушкам звонить! – объяснял почему-то охваченный самым искренним злорадством актер.