Отпускаю

«Нет, нет, нет… Только не это! Нет!!! Господи ж ты Боже мо-ой!!! Начинается?! Что, опять?!! Пизд*ц…»

Я ухватилась руками за голову и побрела прочь, в первом попавшемся направлении.

Глава 2.

Какая радость?

Короче, план такой: утром еду на работу, вечером приезжаю с нее, ужинаю и ложусь спать. И так каждый день. Лет в сорок пять стреляю себе в башку. Всё. (с)

Не разбирая дороги, я бродила по улицам Лондона и лихорадочно пыталась уложить в голове произошедшую с самого утра катастрофу. Мозг практически плавился от избытка скачущих, сбивающих друг друга мыслей.

Совершенно ясно было только одно.

С холодным отчаянием я начала осознавать, что в душе моей, в славной моей, расчетливой, спокойной, рассудительной душе наступил полнейший хаос. За несколько минут этот проклятый англичанин, этот самоуверенный ходячий оптимизм перевернул мою пропащую жизнь с ног на голову. Помимо чувства жуткого страха из-за потери привычной, размеренной и выстраданной зоны комфорта, меня начинало едва не трясти от злости.

Я была очень зла. И на него, и на себя.

Поскольку я, в принципе, всегда была склонна в своих проблемах винить только себя, то и на этот раз усердно кляла на чем свет стоит свою откуда ни возьмись вылезшую слабохарактерность. Объяснялась сложившаяся ситуация до отвращения примитивно.

Я когда-то искренне любила Тома.

Любила не в том смысле, что вся моя комната была увешана плакатами с его милой моськой, я не ходила по семь раз на его фильмы в кино и не отслеживала с пристрастием личную жизнь «звезды». Даже в телефоне у меня было только одно его фото, да и то не совсем его… На переднем плане изящно противопоставленные тонкие ладони…

Я любила его не как секс-символа, не как мужчину, я не грезила о нем во сне и наяву.

Я любила его, как свое спасение и как свое Солнце. Я любила его так чисто, так бережно, так легко. И мне совершенно не хотелось ни с кем делиться своим сокровищем, обсуждать его на форумах и с подругами. Мне казалось, что это может запятнать его образ, словно бы кто-то прошелся по большому, белому, пушистому ковру в замызганных питерской слякотью ботинках.

Просто был тяжкий период в жизни, и он «пришел» ко мне. Со своими шедевральными ролями, со своей солнечной, благодушной улыбкой, бесподобным блеском в глазах, своей обескураживающей добротой, галантностью и лучезарностью.

И мне тогда, на несколько месяцев, показалось, что, может быть, жизнь не так и плоха, не так плохи люди, и этот проклятый мир еще может спасти одна вот такая улыбка. Может быть, эдакая влюбленность в жизнь, открытость людям, способность к сопереживанию – вовсе не единичный случай? Может, он сможет научить нас любить каждый новый день, может, он изменит что-то в человеческой природе тем же своим заставляющим перестать дышать Шекспировским героем?

Но время шло, реальность раз за разом настойчиво высвистывала, выдергивала меня из моего воздушного замка, пока в конце концов не схватила за волосы и не швырнула вниз, на грешную землю, разбив такую красивую, такую нежную и хрупкую иллюзию о камни…

Незадолго до этого, как-то ночью я пришла на кухню, села за стол, закурила и махом, за несколько минут, написала Тому длиннющее письмо. Зачем я писала, что я хотела вообще донести совершенно незнакомому английскому мужику, я сейчас не понимаю совершенно. Но, не дав себе одуматься, следующим же утром бросила конверт в урну на почте. Постояв около нее с минуту, наконец подумала: «А я, случайно, не дура?».

Но дело было сделано, просить выловить письмо у сотрудников было уж совсем унизительно, и я, расстроенная, униженная самой собою, побрела домой.

Ждала ли я ответа? Солгу, если скажу, что нет. Понятное дело, что знала, знала прекрасно, даже тогда, находясь, как говорят психиатры, в этом идиотском особом состоянии сознания, знала я, что ответа не будет.

Но постылая бабская сущность периодически попискивала: «А если ответит? А если?».

«Х*й там», – быстро затыкала я ее, но настроение после этого внутреннего диалога заметно портилось.

А потом я перестала ждать.

А потом я стала тем, кем стала… И так мне нравилось мое равнодушие, так мне нравилось мое спокойствие. Для полного и безграничного счастья мне и нужно-то было лишь – отсутствие каких-либо чувств… И меня уже даже не напрягал маячащий на горизонте развод. Трудно сейчас объяснить, что изменилось в отношениях: ни ненависти, ни презрения, ни отторжения у меня не было к Максиму. Я вполне могла бы даже продолжать с ним дружить и после. А он бы не смог.

Одна из подруг как-то ляпнула на все это: «Просто рядом не тот принц».

«Какой, нах*й, принц, – быстро ответила тогда ей, закидывая стетоскоп в саквояж, – мне никто не нужен».

Я упала за барную стойку первого же попавшегося по дороге паба и закрыла лицо ладонями.