- На коленях прошу. Останься. Со мной... Пожалуйста! - попросил Сан, отчётливо проговаривая слова.
А затем видно прочитал выражение моего откровенно охуевшего лица. Глаза его потухли, он сдался и уронил голову.
- Ник, если ты меня бросишь...
На секунду голос у него стал как у маленького ребёнка, такой звонкий, срывающийся, а затем он оборвался и исчез.
- Я, наверное...Не буду жить... - пробормотал Сан неслышно, словно рассуждая про себя.
Я даже не знаю, как оказался рядом с ним, встряхнул за плечи, что-то заорал, врезал. Бывает такое, что сознание словно отключается, видишь картинку, но не фиксируешь, что именно происходит в этот момент.
Я пиздил его по лицу, крича что он мудак, чтобы он не смел, никогда не смел так говорить. Что я его убью, сам, яйца отрежу без наркоза, тупым ножом, потому что он урод моральный, дебил, дегенерат, идиот.
Очнулся, когда понял, что прижимаю его к себе, судорожно стискиваю, обхватив руками, обняв, укачиваю, как ребёнка, целую, глажу этого блядь уёбка отмороженного, а на моём плече становится мокро. Мне было страшно повернуть голову, чтобы понять, почему там мокро. Не хотел я этого видеть и знать.
- Я тебя люблю, Ник, - пробубнил Саня мне в плечо.
Я стоял на коленях, он сидел по-японски. Бля, потому что, если бы он выпрямился, я бы повис на нём, как тузик.
- Урод ты, урод ты, Саня, моральный! - Я качал его и до бесконечности зарывался пальцами в тёмные, пушистые волосы, стискивая пальцами, дёргая на себя.
- Дебил, ёпт. Ребёнок, бля, большой. Вот куда я от тебя, урода, денусь? Пропадёшь же нахрен. Тебя ни на секунду без присмотра, бля, оставлять нельзя с такой больной головой. Кто б знал. Бля, знал бы, в жизни бы к тебе не подошёл, по тебе же дурка плачет, большими такими слезами. Тебя вообще в люди выпускать нельзя, ты же опасен для общества.
Не знаю, что я там ещё говорил, отодвинулся от этого скота, взял за уши, сжал, поцеловал. Целовал высокий лоб, кукольный нос, изогнутые брови, веки, мокрые ресницы, стирал губами соль со щёк и с подбородка, с сомкнутых напряжённых губ, не желающих раскрываться, упрямых, обиженных, сожжённых в пепел постоянной внутренней агонией.
Ну хоть бы ради приличия, по законам жанра, Сан был маленьким и слабым, а я большим и сильным. Я даже на пол его завалить не мог. Какое там, с места сдвинуть был не в состоянии этого грёбаного самурая в полотенце на бёдрах.
- Блядь, Сан, отдайся мне, что ли-и-и, - тоскливо взвыл я, когда удалось путём долгого стоического лизания, слегка разомкнуть щель его нежного рта и вбить язык, самым кончиком. - Ну, чтобы было не так обидно, - пробормотал я и поехал вниз, точнее вверх. Саня, восприняв мои слова абсолютно буквально, пошевелился, начиная оживать и возвращаться из астрала. Сдёрнул полотенце, лёг на пол, а так как я держал его за шею, разумеется, поехал следом за ним.
- Ник, если хочешь, возьми меня, - попросил он. - Я тебе отдамся.
- Плёнку на базу, твою мать!!! - заорал я, прыгая по его прессу. - Никакого шантажа!!! Никакого принуждения!!! Никаких унижений больше, бля!!!! Никто не умирает и не убивает себя, и никто никуда не уходит. Начнём с нуля, блядь. Сначала... И тогда, нахуй... Делай, что хочешь, хоть женись на мне, бля!!! И если ты действительно этого захочешь, тогда я тебя выебу так, что ты будешь орать и требовать добавки и...
Я смешался, потому что Саня смотрел так...
В его глазах плескалась и переливалась живая вода. Как в той сказке про мёртвого царевича, которого мочканули, а один классный распиздяцкий воронёнок его, типа, оживил. И вот сейчас, кажется, я влил в Сана целый флакончик живой воды, и она мерцала в его серых глазах, намереваясь, очевидно, пролиться.
И Сан просто вздёрнул руки, притянул меня к себе и заткнул рот, потому что болтать этот рот все равно больше был не в состоянии.