Отпусти - это всего лишь слово

   Сан отпустил, лишь исцеловав всё. Так что, наверное, во рту у меня не осталось ни одного зуба, который бы не был исследован его языком, ни одной нетронутой, девственной десны, твою мать. Он целовался так, что кончить можно было просто от одного поцелуя.

   Кто сказал, что существует пятьдесят видов поцелуев? Я не считал, но Саня открыл их, наверное, штук тысячу, умудряясь поцелуй впихнуть в поцелуй, добавить и скрестить друг с другом все когда-либо существовавшие категории этого разновидного занятия. Кто сказал, что парни не любят целоваться? Ваш пианист оказался сапожником. Мне же достался маэстро. Редкостный маэстро, я бы сказал. Когда он позволил мне оторваться... Ну, должен же я периодически дышать, не только им, но и, так сказать, естественным способом? Мои губы вспухли так, словно их искусал рой озверевших пчёл, ну или одна очень озабоченная пчела, которая уже настолько охамела каждый раз выдаивать из меня пыльцу, что сам себе я напоминал затраханный цветик.

   Ладонь Сана нежила мою задницу, на изощрённом языке жестов уговаривая её не бояться и отдаться. Вторая ладонь неторопливо скользнула по бедру наверх, прикидываясь лапой и обещая не шалить, если я отдам поясок от халата. Я поверил. Пояс рывком улетел в сторону, а моё импровизированное гостиничное кимоно плавно стекло по плечу.

   И что там делают правильные японские гейши, чтобы ублажить своего самурая? Правильно, танцуют.

   Кажется они ещё поют, но петь я честно не умел и, самозабвенно разжигая древний танец на чужих бёдрах, я начал двигаться сквозь боль. Путь к наслаждению оказался тернист и долог, но когда наслаждение хочется подарить, всем своим существом, когда для того, чтобы обладать любимым человеком, желаешь ему отдаться, полярность меняется. Меня захлестнула нежность, и боль исчезла, растворившись в этом открывшемся изнутри источнике нового, пока ещё неисследованного бытия.

   И пофиг мне, что я снова оказался в позиции, когда Сашкин член радуется моей заднице. Моя задница устроила ему такой сумасшедший террор, что Санька рыдал, кончая. Я рулил на нём, вытанцовывая острейшие пируэты, чётко ощущая моменты приближающихся пиков, и оттягивал их каждый раз, не позволяя ему двигаться и засадить мне в желанном ритме, неумолимо прижимая ладонью к полу. Он шипел, стонал, просил, но я безжалостно отыгрался на нём за все прошедшие разы, доведя игру до закономерного финала, когда оргазм звучит не просто яркой вспышкой музыки, а космической нотой глубочайшего спаренного адажио, заставляя кончать уже даже не членом - всем телом, душой. И, изогнувшись дрожащей, сверкающей струной, я вибрировал от макушки до пяток, в унисон с ним, исторгая последний божественный аккорд. Я не рухнул на Саню, просто замер, отклонившись изящной дугой назад, как умиротворённый золотистый будда, сквозь стрелы влажных ресниц загадочно взирающий на распластавшийся под небесами мир смертных. Мой по уши забрызганный божественным молоком смертный находился в полной отключке.

   Даже "мяу" сказать не мог.

   Вот такая вот у меня сексуальная терапия. Прям сам с себя прусь. Правда, пёрся я недолго. Когда Санькин член плавно выпал из моей задницы, а я, совершенно обессиленный, но не желающий сдаваться и сдавать, со стоном сполз с его живота, вытягиваясь рядом, не забыв, разумеется, подставить морду под поцелуй, Должен же он меня отблагодарить, за то, что я такой весь распиздатый и покладистый? на Санькином бедре оказался алый развод, и не только на бедре.

   - Бля, у тебя кровь, - Я испугался, моментально садясь, зашипел, пытаясь понять, сообразить, где его поранил.

   - Ники, - лицо Саньки стало испуганным и побледнело. - Это... это твоя кровь, - проговорил он, с ужасом рассматривая смятый белоснежный халат, по которому медленно расползались неровные пятна. Подтекало не то чтобы сильно, но заметно. Кровь, смешанная со спермой. Внутри противно и мокро хлюпало, а в животе всё моментально свернулось в тугой узел. Мне, конечно, было больно, но вполне терпимо, просто жгло и саднило не по-детски.

   - Пиздец, - пробормотал я не то чтобы испуганно, скорее так, в лёгкой панике. Потому что в голове сразу же начали рисоваться страшные картины разорванных внутренностей и хуй там знает чего. Самой первой мыслью было: "Я что теперь, умру?"

   Второй мыслью - "К врачу не пойду".

   Третей мыслью - "Сан, сука".

   Сан, очевидно, думал также по третьему пункту. По поводу первых двух он достаточно быстро пришёл в себя. Осторожно поднял с пола, как драгоценную, блядь, вазу, дислоцируя на кровать. Весь такой заботливый, собранный, думающий. Аж смотреть противно от зависти. А учитывая, что я чутка перетрусил, не имея никаких познаний на данную тему...