Отпусти меня

– Отчего же? – ухмыляется, забавно ему. – Слишком стар для тебя? Разве возраст – это граница?

– Возраст, может, и нет, но субординацию никто не отменял.

– Субординация уместна на рабочем месте. А при личном общении только мешает.

Я чувствую, как вспыхивают мои щеки. Не хочу этого «личного» общения, но сказать такое в глаза мужчине не могу. Меня спасает официант, который ставит перед нами салат и приборы. Восхитительный запах грибов вызывает аппетит, но как есть в присутствие Калинина, я не знаю.

Калинин приступает к еде, а я снова пью воду и смотрю в окно. Там Ира выходит под руку с архитектором, тоже направляясь на обед, но в кафетерий гораздо скромнее. Она так светится рядом с этим мужчиной. Хорошая пара.

– Не любишь грибы? – мужчина привлекает к себе внимание, и мне приходится повернуться.

– Люблю. Просто… Я на диете, – говорю первое попавшееся, что приходит в голову.

– По здоровью?

– Нет…

– Тогда не страшно, – усмехается мужчина. – Тебе не нужно худеть. Да и блюдо нетяжёлое. Попробуй, тебе понравится, – его голос заметно теплеет, но почему-то не покидает ощущение, что мужчина пытается играть несвойственную ему роль. Беру вилку, пробую. Глупо продолжать отказываться. Действительно вкусно. Пробую еще. Очень вкусно. – Вижу, тебе нравится.

– Правда, вкусно.

– Расскажи мне о себе, – вдруг просит он.

– Что рассказать?

– Все, что хочешь, – непринужденно просит он.

– Меня зовут Максимова Елизавета. Мне двадцать лет. Проживала в Обнинске, училась здесь.

– Нет, стой, – усмехается. – У нас не собеседование.

– А что вы хотите знать?

– Например, чем ты увлекаешься, как твой парень относится к твоей работе.

– У меня нет парня.

– Хорошо, – кивает.

Вообще-то ничего хорошего, но я молчу.

– Увлечение? В детстве занималась гимнастикой, потом перешла в современную хореографию. С приездом сюда все время занимала учеба. Люблю читать.

– Что последнее ты прочла?

Нам приносят рыбу. Никогда не ела тунца в свежем виде. Только консервы.

– «Сто лет одиночества».

– Маркес? Интересный выбор для молодой девушки.

– А что должны читать молодые девушки? – я немного расслабляюсь и даже искренне улыбаюсь.

– Любовные романы.

Молчу. Романы тоже читаю, я в литературе всеядна.

– Твои впечатления о книге?

– Мне кажется, стиль автора уникален, неповторимый мистический реализм. Сначала было немного сложно, но потом я увлеклась.

Калинин ухмыляется, явно не разделяя мое мнение.

– Произведение своеобразное. Думаю, что критики его высоко оценили по причине того, что он описал реальные события угнетения рабочих на плантациях, когда эта тема была под запретом. Но сцены, связанные с войной, неправдоподобны. Остальное… – не договаривает, улыбаясь одними губами.

Я не согласна. Но не решаюсь спорить. Просто киваю и утыкаюсь в тарелку.

– Почему ты не доказываешь свою точку зрения? Мы же всего лишь беседуем. Ты же явно не разделяешь мое мнение, – с каким-то блеском в глазах спрашивает он меня.

– Я предпочитаю не спорить с мужчинами.

– Хорошее качество для девушки, – всматривается мне в глаза, и я зависаю. Нет, его взгляд не стал теплее, наоборот, сделался очень холодным и тяжёлым, как металл, но было в нем что-то такое, что не позволяло отвернуться. Дыхание сбивается. Я не могу назвать Калинина красивым мужчиной. Он… статный, мужественный, но холодный, непроницаемый. Нордические черты лица.

Он сам меня отпускает, переводя взгляд на официанта, заказывая нам кофе. Мне – латте, себе – американо. Калинину кто-то звонит, он, извиняясь, отходит к бару.

Кофе приносят быстро. В красивой большой чашке с рисунком кленового листа на пенке. Отпиваю глоток – вкусно. Наверное, это самый вкусный латте, который я пила. Не знаю, в чем секрет, просто наслаждаюсь напитком, а сама думаю, что скажу Ире, когда вернусь. Ведь она начнет задавать вопросы. А я не хочу, чтобы меня обсуждала вся компания, я вообще не люблю всеобщего внимания к себе.

Не знаю, как так выходит, но чашка соскальзывает и переворачивается. Кофе заливает мои юбку и блузку. Горячо, но я быстро соскакиваю, стряхивая горячий напиток. Немного жжет, но это не страшно по сравнению с моим стыдом. Я залила белую скатерть, себя и бархатную обивку бежевого кресла, на меня все оглядываются, включая Калинина. Хочется провалиться сквозь землю или зарыдать от собственной неуклюжести и стыда.

Ко мне подлетает официант и, вместо того, чтобы сокрушаться над испорченной мебелью, спрашивает, насколько сильно я обожглась, протягивает льняную салфетку и предлагает проводить в дамскую комнату.

– Все в порядке? – позади меня раздается голос Калинина.

– Извините, – пищу я и быстро убегаю в туалет. Запираюсь там и с каким-то остервенением пытаюсь оттереть пятно, но оно расползается еще больше. Боже, какая я дура. Ну как так? Кожа на ногах горит, я вся заляпана и почти рыдаю.

Мою руки и не понимаю, как после всего этого мне вернуться назад. Я так перенервничала за этим чертовым обедом, что разлитый кофе мне кажется трагедией. Но я взрослый человек, и прятаться глупо.