Отпусти меня

– Давай хотя бы посмотрим, – предлагает она, уже вынимая из одного пакета прямоугольную коробку с красной атласной лентой. Развязывает, открывает…

Там платье. Очень красивое.

– Померь. Похоже, господин Калинин угадал с размером.

– Вер… – я настолько растеряна. В голове сразу всплывает фраза Калинина о том, что он теряет деньги. И мой комплекс вины набирает обороты. Я ненормальная.

– Лиза, такое платье грех не померить. Давай.

Вынимает его из коробки, расправляет и вытягивает в ожидании моих действий. Моя внутренняя маленькая девочка визжит от восторга и требует померить эту красоту. Сдаюсь. Скидываю футболку, шорты и аккуратно надеваю платье. Я не знаю, сколько это стоит, но оно того стоит. Это шикарное платье. Изумрудное, с широкой струящийся юбкой в пол и с длинными рукавами из такого же кружева. А самое главное – оно точно подходит мне по размеру, подчеркивая талию, держа форму груди, словно его шили специально для меня. Глажу юбку ладонями и получаю удовольствие. Это не платье, а мечта…

– Вау, а как тебе идет этот цвет, – восхищается Вера. – Покрутись, – делает знак пальцами. – А туфли! – Верка раскрывает коробку с черными лодочками. Вроде бы классика, но смотрится дорого. – Это же Manolo Blahnik! – визжит Вера.

– Кто?

– Ой, лучше тебе не знать. Я такую прическу тебе сделаю под это платье, твой Калинин сойдёт с ума.

– Вера… – глубоко вдыхаю и закрываю глаза…

Глава 8

Константин

Премьера нового прочтения «Мастера и Маргарита» уже через час. Я не любитель, но думаю, Елизавете должно понравиться, по крайней мере, у меня сложилось о ней такое впечатление. Она довольно образованная и тонкая. Вежливая, тихая, скромная – это, наверное, и убедило меня остановиться на ней.

Не люблю опаздывать. Пунктуальность – мое основное требование к партнерам, подчиненным и даже к женщинам. Несобранные люди более развязны и несерьезны.

Ненавижу галстуки, бабочки и прочие удавки. Они меня душат. Поэтому надеваю черную рубашку с воротником-стойкой и брюки, откладывая графитовый костюм. Открываю ящик с аксессуарами и выбираю подходящие запонки.

– Культурная программа? Или как всегда – работа? – в гардеробную входит Марина. Она никогда не стучит и не спрашивает разрешения, где бы я ни был и чем бы ни занимался. И только ей я это прощаю.

– Культурная программа ради работы, – отзываюсь я, посматривая на нее сквозь зеркало. Надеваю запонку на левую руку, а вот с правой вожусь дольше.

– Давай помогу, – берет мое запястье и ловко застёгивает. – Графитовой цвет очень подходит к твоим глазам, – осматривает меня внимательно, склоняя голову.

– Ты уже говорила.

– Да, говорила… Когда-то давно, когда тебе нравилось все, что я говорю…

Поднимаю глаза, ловлю ее взгляд, всматриваясь. А там… Там давно пустота.

– Почему ты не носишь парик? – указываю глазами на платок в виде чалмы на ее голове. – Ты же хотела. Не понравилось качество?

– Я вдруг поняла, что не хочу носить на себе части других людей.

– Марина, это все лирика… – глубоко вдыхаю, надевая пиджак. – Ты принимаешь таблетки? – надеваю часы, взмахиваю рукой, призывая ее выйти из гардероба.

– Я принимаю таблетки, но не принимаю эту жизнь.

– Прекрати! – нервно выдаю. Я срываюсь только с ней. Как, в принципе, было всегда, только эта женщина могла вывести меня на эмоции. Смеется. Подходит к зеркалу и рассматривает себя, начиная водить пальцами по шрамам.

– Не нравится? Отпусти меня.

– Мы это уже обсуждали.

– Обсуждали… – разворачивается ко мне, подходит очень близко, хватает за ворот пиджака. – Меня не устроил исход нашей беседы, – шепчет, продолжая холодно улыбаться.

Обхватываю ее запястья, отрывая от себя.

– Я не меняю решений.

– Я все время задаюсь вопросом: с чего ты взял, что можешь вершить чужие судьбы? Кто присудил тебе статус бога?

– Ты ошибаешься, на бога я не претендую, мне давно заказан котел в ад.

– Как всегда прав, – ухмыляется Марина. – Вернёшься – загляни ко мне, сыграем в шахматы, – разворачивается и покидает мою комнату.

***

Отправляю водителя за девушкой, а сам открываю окно авто и дышу холодным осенним воздухом. Елизавета живет в типовой старой пятиэтажке. Рассматриваю дом, окна, балконы. Картина нищеты навевает воспоминания из детства.

Моя бабушка жила в таком же доме, на первом этаже, с палисадником, огражденным вкопанными шинами, окрашенными голубой краской. Она выращивала цветы и зелень. В шесть лет я оборвал нарциссы и подарил девочке, за что получил шлангом от стиральной машины «Чайка».

На лавочке возле подъезда сидит парочка местных алкашей, о чем-то споря, рядом с ними бегает маленькая, грязная собака, клянча закуску. А я вижу на месте одного из них своего дядьку Геныча, пересидок еще тот. Начал свою карьеру с малолетки. И ведь умный был мужик, но не смог найти свое место в жизни. Так и подох в тридцать пять лет, выпив залпом пол-литра чистого спирта.

Закрываю окно. Откидываю голову на спинку кресла, прикрываю глаза и глубоко дышу. В машине пахнет натуральной кожей и моим парфюмом, но у меня в носу стоит стойкий запах раннего детства.

Запах, который я ненавижу.