Отпусти мои крылья

— Болели вместе? Знаешь, противно! Получается, ты мне долго и нагло врала. Столько скрывала. В то время как я, дуреха, все тебе вываливала, всем делилась, считая, что у нас взаимное доверие, дружба.

— Не специально же молчала! — почти кричу от отчаяния. — Не хотела, так получилось! Стеснялась я… Не верила Артуру.

— Ну так и правильно! И сейчас зря веришь.

— Ты его не знаешь!

— Это ты не знаешь, а я с Бурмистровым в школе с первого класса. Он бабник, всегда таким был. Ты оказалась крепким орешком, сопротивлялась, не стелилась. Понятное дело, ему стало интересно…

— Вот поэтому-то тебе и не сказала! Ты бы отговаривала, убеждала, что он плохой.

— Он хороший. Но тебе будет плохо.

— Пусть. Я готова.

— Ну-ну. Посмотрим. Только ко мне не приползай, ок? Не хочу это видеть. И дружить с той, кто меня ни во что не ставит… не могу.

— Мы скоро родственниками станем. Давай хоть ради родителей…

— Ой, я тебя умоляю. Мы взрослые люди, Василин. И я ни перед кем стелиться не буду. Скоро к Матвею перееду. Вместе жить будем. Так что ваш дом мне не интересен, как и сестренка названная — врушка.

— Да? Ну рада за тебя, — отвечаю, изо всех сил изображая равнодушие. Сердце сковал ледяной холод, голова трещит. Меня даже тошнит. Нет больше сил выносить упреки, обиды. Понимаю, что неправа. Но не ожидала, что приговор будет настолько суровым. Меня вычеркнули, сразу, без вариантов. Ощущение, что Лиса ждала повода, чтобы прекратить нашу дружбу. А если так, то смысл ее удерживать? И как? Что еще нужно сказать, как извиниться, чтобы она простила скрытность и трусость? Никогда не чувствовала себя более паршиво. Хочется разреветься, но это будет уж совсем позорно. Тем более у Лисы в глазах ни слезинки. Она выглядит равнодушной и немного злой.

— Пока, Василина. Смотри, получше скрывай ваши отношения. От Ведьмы, да и от остальных. Узнают — хорошего не будет. Я даже понимаю, почему ты держала это в тайне. Но от меня — не стоило. Я бы никогда не предала тебя.

— Как и я!

— Нет. Ты — предала.

От разрыва с Лизой я долго не могла прийти в себя. Если бы не Артур, вряд ли бы вообще оправилась. Принц очень поддерживал меня. Был рядом, заботился, утешал, пытался развеять. Постепенно я привыкла к тому, что Лисы больше нет в моей жизни. Мы встречались в школе и… даже не здоровались. Проходили мимо как чужие. Остальные друзья тоже отвернулись от меня. Ваня, понятное дело, обиделся из-за Артура. Теперь вообще меня стороной обходил. Я даже пытала Бурмистрова — его ли это происки, но Принц хмурился и начинал допытываться: «Тебе мало меня, Мотылек? Больше поклонников захотелось?»

Подобные предположения расстраивали меня, и я старалась побыстрее замять разговор. Нет, мне не нужны поклонники. Но как же трудно после шумной компании снова становиться одиночкой!

Конечно, была еще Анжелика. Сестра Артура с третьей четверти перевелась в нашу школу, мы, разумеется, общались. Лика пришла в восторг узнав, что у меня отношения с ее братом. Я поначалу смущалась и отказывалась обсуждать с ней эту тему. Но потом привыкла, к тому же больше поговорить было не с кем. Но Лика на три года младше. У нее свои интересы, занятия. Она быстро нашла друзей, так что общались мы нечасто.

Незаметно пришла весна. Поглощенная отношениями с Принцем я даже не заметила ее приближение. Мне было все равно какая погода на улице, снег или дождь, или яркое солнце. Я думала лишь о новой встрече. Объятиях, в которых растворюсь, как только зайду в школу. Мы больше не скрывали наши отношения. Ходили, держась за руки, как настоящая пара. Многие шушукалась за моей спиной. Я догадывалась, о чем: «Как такая невзрачная пигалица умудрилась отбить парня у Соболевой? Что нашел Принц в этой Дусманис? Это наверняка ненадолго…» — и тому подобное. Но мне было плевать абсолютно на все.

Бабушка, узнав о моей «излишне близкой дружбе», с Артуром, тоже не пришла в восторг. Всячески уговаривала меня держаться от «неподходящего парня» подальше, убеждала: «ничем хорошим это не закончится», и даже грозилась запереть дома. Но со мной происходило что-то невероятное. То ли весенний, одурманивающий свежестью воздух, то ли новые, оглушающие чувства будоражили кровь… Я стала безумной. Неуправляемой. От былой робости не осталось и следа. Даже сны были наполнены тревогой, и в то же время каким-то безудержным драйвом. Все ощущения обострились. Солнце было жарче, первые цветы в палисаднике, возле бабушкиного дома, пахли слаще. На меня то и дело накатывало странное состояние, которое я могла определить — мне то хотелось плакать, то хохотать, как сумасшедшей.