Читаем Отрава жизни полностью

Надо было, однако, привести въ извстность, выразить въ цифрахъ все то, что означала эта жестокая фраза, этотъ стихійный звукъ, эта отрыжка калабановскаго пищеваренія. Петръ Петровичъ подсчиталъ, и ужаснулся. Выходило, что не касаясь квартирнаго вопроса, огульное наращиванье цнъ на все потребное въ жизни составляло уже боле тысячи рублей въ годовой смт. А при этомъ жена весьма резонно ставила на видъ, что Липочка, старшая дочь, кончила гимназію, и съ осени ее придется возить къ знакомымъ, и у себя собирать гостей; и что остальныя дти тоже стали на годъ старше, и содержаніе и воспитаніе ихъ требуютъ лишнихъ расходовъ, – а вдь ты, – добавляла жена, – ты самъ знаешь, нынче все дороже стало.

И вс, – Липочка, остальныя дти, прислуга, лавочники, разносчики, вс, на каждомъ шагу, на разные голоса, повторяли одинъ и тотъ же припвъ:

– Нынче все дороже стало.

Но, однако, что же длать? Гд взять эту недостающую тысячу? Какъ устроиться съ квартирой?

Петръ Петровичъ разсудилъ, что какъ бы тамъ ни было, а безъ квартиры остаться никакимъ образомъ нельзя. Можно влзть въ долги, можно ходить дома въ старомъ халат и протертыхъ туфляхъ, чтобы сберечь пиджачную пару и ботинки, можно длать на завтракъ смоленскую кашу, а на обдъ лапшу, но квартира, приличная квартира во всякомъ случа необходима.

И Петръ Петровичъ принялся искать квартиру. Онъ уже не пилъ отраву жизни глотками, онъ захлебывался въ ней.

Въ справочной контор ему дали нсколько адресовъ. Оказалось, что вс эти квартиры уже сданы. Только въ одномъ мст на окнахъ еще виднлись билеты. Петръ Петровичъ бросился въ подъздъ. Стоявший передъ дверью швейцаръ смрилъ его такимъ взглядомъ, который ясно обнаружилъ всю прикосновенность достойнаго привратника къ калабановскому торжеству, и всю глубину разнувдавшейся хамской наглости. На вопросъ Петра Петровича: сдается-ли квартира? – онъ только насмшливо сощурилъ глаза и пропустилъ сквозь усы:

– Чего-съ?

– Сдается у васъ квартира?

– Квартира?

– Не понимаешь меня, что-ли? Я хочу посмотрть квартиру.

– Да вамъ какую надобно?

– Покажи ту, которая сдается.

– Чего зря показывать? Я васъ толкомъ спрашиваю, какая вамъ требуется квартира? Можетъ у насъ и есть, да не про вашу честь.

Петръ Петровичъ оглянулся; по другой сторон улицы какъ разъ въ эту минуту проходилъ полицейскій офицеръ.

– Видишь ты тамъ помощника пристава? – указалъ на него Гладышевъ швейцару. – Не желаешь ли, чтобъ я попросилъ его научить тебя, какъ разговаривать съ нанимателями?

Физіономія швейцара мгновенно преобразилась, точно по ней хлестнули бичемъ. Онъ быстро отворилъ дверь и проговорилъ совершенно другимъ, до гадости слащавымъ голосомъ:

– Пожалуйте, сударь, сейчасъ покажемъ. Какь-же не показать? Мы это очень обязаны.

Квартира оказалась дрянь-дрянью, какія-то косыя стны, покоробившіяся двери, темнота и грязь.

– Будетъ ремонтъ, что-ли? – спросилъ Гладышевъ.

– Какъ-же-съ, ремонтъ безпремнно требуется, – отвтилъ швейцаръ. – Хозяинъ такъ и наказывалъ: безъ ремонту, говорить, не отдавай.

– То-есть, что это значитъ: безъ ремонту не отдавай? – не понялъ Гладышевъ.

– А значитъ, весь ремонтъ, какъ слдуетъ, отъ жильца полагается. Чтобы въ исправности было.

Петръ Петровичъ даже сплюнулъ съ досады, снова слъ на извозчика и похалъ, поглядывая на окна. Вотъ опять видны билетики; высоко, въ пятомъ этаж, но что же длать.

Швейцаръ, съ насупленными бровями и бакенами врод обломовскаго Захара, съ зловщимъ видомъ заступилъ Гладышеву дорогу.

– Вы изъ какихъ будете? – спросилъ онъ тономъ участковаго унтера, къ которому привели новаго бродягу.

– Покажи-ка мн квартиру, – сказалъ Гладышевъ.

– При казенной должности состоите, аль какъ? – продолжалъ швейцаръ.

– Ну, состою; теб-то что?

– Мы жильцовъ пускаемъ только которые при казенной должности. А семейство большое?

– Я, жена, трое дтей.

– Въ закон, стало быть? У насъ на это большое вниманіе. Если по пачпорту что окажется, хозяинъ контракта не дастъ; онъ напередъ въ пачпорты смотритъ. А собаки есть?

– Есть.

– Неподходяще это. У насъ собачниковъ во всемъ дом нтъ. Кошку, это можно; кошка для крысъ.

Петръ Петровичъ задумался. Ужь не пожертвовать-ли Карушкой и Мимишкой? Чортъ возьми, не остаться же изъ-за нихъ безъ квартиры.

– Ладно; посмотрть-то квартиру можно? – сказалъ онъ.

– А вы хозяину-то неизвстны? – спросилъ швейцаръ. Потому, хозяинъ любитъ больше знакомымъ сдавать. А не то, можетъ рекомендацию имете?

– Нтъ, не имю. Можно у прежняго хозяина справиться.

– Не съ руки. Мы за жильцомъ не бгаемъ. Нынче жилецъ самъ во-какъ кланяется. Пороги отбиваетъ.

– Квартиру-то покажете?

– Показать можно; только ничего съ того не будетъ. Не отдастъ вамъ хозяинъ.

– Это почему-же?

– По разговору вашему видать. Хозяинъ любитъ, чтобы съ почтительностью. Онъ первымъ дломъ требуетъ, чтобы жилецъ искательство показалъ.

– А кто такой хозяинъ-то вашъ?

– Торжковскій 2-й гильдіи купецъ. Выгребными ямами занимается. Въ большихъ подрядахъ состоятъ.

Петръ Петровичъ со злости даже разсмялся, и ршилъ, что на сегодня довольно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее