Отравленная совесть

-- Иного и схватишь, -- нет, скользок, как угорь, вывернется, уйдет в мутную воду. Закон -- дело рук человеческих, а преступление, как изволите вы совершенно правильно выражаться, дело природы. Закон имеет, следовательно, рамки, а преступление нет. Закон гонится за преступлением, да не всегда его догоняет.

Он задумался и бросил на Ревизанова странный взгляд.

-- Да вот вам пример: вчера я слышал одну историю... попробуйте-ка преследовать ее героя по закону.

-- Если что-нибудь страшное, -- крикнула через комнату Олимпиада Алексеевна, отрываясь от разговора с Митей, -- не рассказывай: я покойников боюсь.

-- Дело на Урале, -- начал Синев.

-- Знакомые места, -- отозвался Ревизанов.

-- Герой -- местный Крез, скучающий, хотя и благополучный россиянин... из любимого вами, Андрей Яковлевич, типа людей страсти и личного произвола.

-- Проще сказать: самодур, -- вставил Верховский.

-- Только образованный, заметьте, -- поправил Петр Дмитриевич.

Ревизанов насмешливо смотрел на них обоих:

-- Есть там такие. Ну-с?

-- Скучал этот Крез, скучал, да и надумался, развлечения ради, влюбиться в некоторую барыньку, -- заметьте! жену довольно влиятельного в тех местах лица... Барынька оказалась не из податливых. Крез поклялся, что возьмет ее во что бы то ни стало, и начал орудовать, -- да ведь как! Супруг упрямой красавицы до тех пор отлично шел по службе, а теперь вдруг, ни с того ни с сего, запутался в каких-то "упущениях", попал под суд и вылетел в отставку с запачканным формуляром; в обществе пошли гадкие слухи о поведении молодой женщины, и, что всего страннее, произошло несколько случаев, подтасовавших как бы некоторое подтверждение грязным толкам. Репутация несчастной была убита, семейная жизнь ее превратилась в ад, знакомые от нее отвернулись, муж вколачивал жену в гроб несправедливой ревностью, родные дети презирали мать, как развратную тварь...

-- Ах! -- раздалось болезненным стоном от полутемного -- за трельяжем -- угла, где в качалке приютилась Людмила Александровна.

-- А?.. что?.. -- встрепенулся Синев. -- Это вы, кузина?

Людмилу Александровну окружили. Но она, почти с досадою, что сделалась предметом общего внимания, просила оставить ее в покое.

-- Это ничего... не обращайте на меня внимания: так... приступ мигрени... мигрени...

-- Ну, а конец-то, -- торопила Синева Олимпиада Алексеева, -- конец-то твоего романа? Начало -- хоть бы Габорио.

-- А конец, тетушка, хоть бы Зола. В один прекрасный вечер, горемычная барынька, после ужасной семейной сцены, ушла, в чем была, из дома и постучалась-таки... к Крезу!

-- Что и требовалось доказать, -- вполголоса закончил Ревизанов, как бы и с дружелюбною даже насмешкой.

Прошла полоса молчания.

-- Вот видите, Андрей Яковлевич... -- поучительно и торжествуя, заговорил Степан Ильич.

Ревизанов перебил его:

-- Виноват. Позвольте, господа! чего вы от меня хотите? Чтоб я осудил этот поступок? Осуждаю... Но ведь я и не утверждал, что люди страсти -- хорошие люди. Я только говорил, что это люди, которые хотят быть счастливыми, умеют брать с бою свое счастье и ради его на все готовы...

-- На все?

Людмила Александровна поднялась с места с болезненным и растерянным видом, точно хотела заговорить и не решалась.

-- Я раньше слыхал вашу историю, Петр Дмитриевич, -- продолжал спокойно Ревизанов, бросая впервые за весь вечер внимательный взор на Верховскую, -- и хорошо знаю ее не названного вами героя...

-- Медный лоб! -- прошептал Синев, против воли опуская глаза.

-- Это действительно упрямый и страстный человек... Виноват! вы что-то хотели сказать, Людмила Александровна, и я помешал вам?

-- Я хотела спросить, -- слабо сказала она, -- а совесть?.. совесть упрекает его хоть когда-нибудь?..

Ревизанов задумался; потом, отразив ее печальный и ему одному понятно моливший о пощаде взгляд блестящим и решительным взглядом, коротко ответил:

-- Не думаю.

Всем было не по себе. Все чувствовали, что нельзя продолжать разговора. Атмосфера насыщена электричеством, почва общих рассуждений и примеров истощена, назревает экзамен личностей, стычка, злоба и ссора. Олимпиада Алексеевна, золотой человек в таких трудных случаях, выручила.

-- Скучная твоя история, Петя! -- воскликнула она. -- Я думала, он ее убьет, или она его, или муж их обоих.

Синев отозвался:

-- Да вы же покойников боитесь?

-- Я только утопленников, да и то, если в воде долго пробыл, а когда револьвером -- ничего, даже интересно.

-- Жест красив?

-- Вот именно!

Мужчины подхватили, и буря разошлась без молнии и грома -- сперва безразличною болтовнёю, потом винтом.

XV

Если бы Петр Дмитриевич знал, что он делает своими рассказами! Весь панический ужас, с таким трудом вытесненный было Людмилою Александровною из своего сердца, теперь возвратился и стал за ее плечами грозным и повелительным призраком.

"В чьих я руках! в чьих руках! -- думала она, -- кончено! я побеждена заранее -- прежде чем начать борьбу!"