Отравленные клятвы (ЛП)

Вместо этого я ничего не получаю. Его лицо ничего не выражает, когда он подходит ко мне, как будто он даже не узнает меня. И затем, когда его рука скользит по моей, зацепляя мой локоть за его сгиб, я чувствую крепкую хватку другой его руки на своем предплечье, когда он наклоняется, чтобы прошептать мне на ухо, как отец, делящийся мудростью со своей любимой дочерью в день ее свадьбы.

— Не облажайся с этим, — шипит он, его горячее дыхание касается моей щеки. — Встреча прошла хорошо, но я могу сказать, что хожу по тонкому, блядь, льду. Ты сделаешь его счастливым, что бы тебе ни приходилось делать.

Он отстраняется, и я замечаю проблеск беспокойства на лице Марики. Совсем немного, но недостаточно, чтобы что-то изменить. Недостаточно, чтобы заставить ее положить всему этому конец, как будто она могла бы. Это единственное, что заставляет меня не ненавидеть ее. Я знаю, что в конце концов, у нее так же мало власти во всем этом, как и у меня, и в конце концов, они придут и за ней.

Двери открываются, и свадебный марш устремляется к нам по проходу. Марика начинает идти, и я смотрю вниз на букет, рассыпающийся по моим рукам, пока считаю шаги. На мгновение, когда наступает моя очередь, мне кажется, что мои ноги не сдвинутся с места. Что я собираюсь остаться прикованной к этому месту на ковре и остаться здесь, замороженной. Но мой отец подталкивает меня вперед, как я и предполагала.

— Двигайся на хрен, Лиллиана, — шипит он на меня. Затем он практически ведет меня к алтарю, в такт музыке, но целеустремленным шагом, в котором ясно выражено намерение доставить меня к моему жениху прежде, чем я решу устроить драку.

Я не поднимаю глаз. Пока мы идем, я не отрываю взгляда от букета в своих руках, с ужасом ожидая момента, когда увижу Николая. Я перебираю названия цветов, которые я вижу: розы, это очевидно, маргаритки, я думаю, пионы. Несколько бордовых цветов в россыпи розового и белого, которые я не узнаю. Повсюду вкрапления зелени, и затем я вижу, как Марика забирает букет из моих рук, а широкая мужская рука берет одну из моих, когда мой отец передает ему меня.

Передо мной мужские туфли. Дорогие на вид, из полированной кожи, поверх них темно-серые брюки от костюма. Я не могу заставить себя поднять глаза. Все это время я вызывающе смотрела на Николая, а теперь не хочу видеть его лицо. Это будет реально, если я это сделаю. Его палец касается моего подбородка сквозь тонкое кружево покрывающей его вуали. Он приподнимает его, и я вижу его, священник начинает говорить.

— Просто повтори слова, Лиллиана, — тихо говорит он, и на мгновение мне почти кажется, что я слышу сочувствие в его голосе.

Но это не имеет смысла, потому что, если бы у него была хоть капля сочувствия ко мне, он бы меня отпустил. Я не знаю, как я справляюсь с церемонией. Николай произносит свои клятвы сильным, уверенным голосом, и я повторяю свои медленно, как птица, повторяющая слова, которые она на самом деле не понимает. Он без заминки надевает обручальное кольцо мне на палец, но, когда наступает моя очередь, я чуть не роняю его. Я едва держусь, умудряясь надеть его на безымянный палец, повторяя клятвы, которые велит мне священник.

С этим кольцом…почитать, лелеять, любить…

Это все такая полная чушь. Я не буду лелеять Николая, и он не будет любить меня. Я не буду поклоняться ему своим телом, и, хотя он мог бы одарить меня всеми своими земными благами, он не собирается почитать меня. Я ловлю себя на мысли, что удивляюсь, когда я пропустила ту часть, где священник спрашивает, не возражает ли кто-нибудь, и жалею, что не услышала этого и не набралась смелости высказаться. Сказать, что меня к этому принуждают… как будто это что-то изменит.

Священник, вероятно, не стал бы сбиваться с ритма. И я ничего не могу сказать, чтобы что-то изменить. Я смутно слышу, как он говорит, что Николай может поцеловать невесту. И в этот самый момент я понимаю, что Николай собирается поцеловать меня, впервые с тех пор, как он попытался инсценировать то “свидание” с ужином и виски у камина.

Его руки поднимают вуаль с моего лица, позволяя ей упасть на затылок моим волосам, и его губы касаются моих, легкие, но твердые. Я чувствую в этом собственничество, сопричастность. Напоминание о том, что сегодня вечером он поцелует меня гораздо более интимно. Что теперь я принадлежу ему.

Длинные пальцы переплетаются с моими, наши ладони прижаты друг к другу.

— Почти закончилось, — тихо говорит он, его голос низкий и грубый, и снова это звучит почти так, как будто он пытается помочь мне пройти через это. Как будто у него есть некоторое сочувствие к моей ситуации.

В этом нет никакого гребаного смысла.

Но он прав. Эта часть почти закончена. Все, что мне нужно сделать, это пройти с ним по проходу, натянуто улыбаясь, пока гости вежливо хлопают нам, через двери в церковный неф и выйти на солнечный свет, где нас ждет машина, стоящая на холостом ходу у обочины, чтобы отвезти нас на прием.