Отравленные корни (СИ)

Маг развел руки в стороны, будто пытаясь обнять проклятое место, и запрокинул голову, потянувшись силой к небесам. Тучи бродили вокруг. Тяжелые, грузные, наполненные влагой… То, что нужно. Он позвал их. Поманил небольшим разрядом. Подтолкнул друг к другу, высекая первую искру, которой вторил гром. Осенние грозы не похожи на летние. Они тяжелее и дольше. Ленивы и не хотят собираться. Им проще пролиться затяжным мелким дождем, чем греметь и распугивать всех вокруг. Но он продолжал звать, вплетая в зов скопившийся внутри гнев. Он бывает светлыми. Яростным, безжалостным, но без ненависти и отвращения. Чистое возмездие. Без лишних мыслей и чувств.

Гроза собиралась. В лицо ударил ветер. Холодный, даже ледяной, он сорвал капюшон плаща и запутался в волосах, принеся запах леса. Тучи гремели над головой. И первые молнии, нехотя мелькали то тут, то там. Олеж добавил им Света. Яркая вспышка, на миг озарившая все вокруг — маяк для темных, что немедленно нужно нагрянуть. Только под молнии они не полезут. То, что он собирал здесь, слишком опасно для тех, в ком мало Тьмы. Он надеялся, что истинных поблизости нет.

Гроза отозвалась яркими всполохами и громом, от которого дрогнула земля. И с неба ударила первая молния. Пронзительная. Белая. Чистая. Она попала в противоположный конец поля, и даже сквозь веки боевик увидел, как запузырилась земля, и с шипением опали цветы, превращаясь в пепел. Следующую он поймал сам и направил уже в центр. А потом еще одну и еще… Цветы умирали. Они пытались спрятаться и пригнуться к земле, шелестели между собой, шептали, звали и обращались пеплом. Шрам ныл от боли, но с каждым ударом, ее становилось меньше. Она уходила вместе с гневом, который он щедро отдавал в память мертвого князя.

Олеж опустил ноющие руки. С неба лил дождь, в поле одна за другой били молнии, вычищая оставшуюся заразу. В воздухе пахло озоном. Дышать стало легче, свободнее. Будто с плеч свалился тяжелый груз. Все было бы хорошо, если бы с юга не приближались маги. Темные боевики не торопились, ожидая завершения представления. Самое время, чтобы достать браслеты и попытаться проскочить. Если повезет, он сможет уйти лесом и заставить противников разделиться. А там перебить по одному. Где-то еще должны быть Вирги, которые наверняка будут не против немного развлечься…

На плечо легла узкая ладошка, которую он едва не вывернул, с трудом подавив рефлекс.

— Вечно вы, мужчины, все усложняете… — пропел тонкий голосок, а в следующий миг мир перевернулся.

Он просыпался медленно. Разбудила боль в теле. Ныла каждая клеточка, немедленно требуя размять и снять напряжение. Еще хотелось есть и согреться. Спать почему-то оказалось холодно. Видимо сказывалось магическое истощение, гроза забрала много сил. А раз они до сих пор не восстановились, вокруг все еще Гленж.

Олеж открыл глаза. Он лежал прямо на земле, укутанный в собственный плащ. Над головой серело предрассветно небо, по которому ленивой кучкой ползли облака. Где-то рядом шумели деревья. Маг чуть повернул голову, почувствовав чье-то присутствие, и увидел рядом Оливию. Волшебница сидела под облетевшей яблоней и перекатывала в ладонях большое желтое яблоко. Как всегда молодая, прекрасная и безмятежная.

Вспомнилось, как она выхаживала его после воскрешения. Когда кризис миновал, Илей отправил его к светлой, сказав, что там восстанавливаться будет проще. И снова не ошибся. Волшебница дала ему куда больше, чем все остальные…

…Ее место обитания — сад, расположенный в южных широтах. Там собрались самые редкие виды деревьев и цветов. Непонятно, как они уживаются, но буйство красок и урожаи поражают воображение. Однако его злят и яркие цвета, и дурманящие ароматы. Хочется уничтожить все вокруг, чтобы хоть на миг унять тянущую боль внутри.

Оливия приходит на третий день:

— Илей рассказал о княгине…

— Я не хочу говорить о ней, — он пытается уйти. Любое напоминание о том поле причиняет боль, а шрам наливается кровью, готовый вот-вот разойтись.

— А что ты хочешь? — волшебница оказывается перед ним, не дав сбежать. — Убить ее? Наказать? Она темная, убивала людей. Женщин, детей, стариков. Скольких? Как ты думаешь?

— Я не знаю! — он отворачивается, чтобы снова столкнуться с ней нос к носу.

— Ты ее ненавидишь? Скажи — ненавидишь? Хочешь причинить боль? Ту, что ты испытал, оставшись там?

— Оставь меня…

— Нет.

Она донимает его весь день, то делая передышки, то снова нападая, и все-таки вынуждает признать правду:

— Я не знаю! Не знаю, что чувствую… Я не могу ее ненавидеть… Она ушла туда из-за меня! Потому я не смог выполнить проклятое задание! И теперь превратилась в… — грудь пронзила боль. Физическая и вовсе не эфемерная. Она заставила задохнуться и замолчать.

— Ведьму, — заканчивает волшебница.

— Да! — слово вырывается сквозь стиснутые зубы. — И я не хочу, чтобы она была такой…

— Какой?

— Темной.

— Дело только в сути? — Оливия оказывается рядом и кладет руку на грудь, усмиряя боль. — Ты знаешь, каково ей? Думаешь, легко? Убивать, каждый день предавая то, чему ее учили. Делить постель с тем, кого она ненавидит.