Отравленные корни (СИ)

Закрываю глаза, залпом осушая бокал. Когда воспоминания стираются и превращаются в пыль, этого не замечаешь. Но когда они вдруг возвращаются… Мне не больно. Нет. Страшно. Потому я больше не чувствую себя той, какой была тогда. Потому что моя память как прочитанная книга. Чужая история, набранная серыми буквами на пожелтевшем листе с иллюстрациями разной степени умелости художника. И что же теперь от меня осталось?

Марька что-то чувствует и оборачивается ко мне. Я, даже не поворачивая головы, знаю, что в ее глазах снова появляется тревога и страх. Она шепотом просит мага уйти, и он почти бесшумно скрывается в кустах и идет к дому.

— Афи… — она садится рядом и кладет руки мне на плечи. — Что случилось?

Я отвечаю. Не знаю почему, но рассказываю ей о Гленже. Слова нехотя идут с языка, и подруга жадно ловит каждое, боясь пошевелиться и спугнуть момент откровенности. Раньше мы могли говорить обо всем. Теперь только о том, что считаем нужным сказать. Повзрослели, наверное…

Когда слова заканчиваются, мы молчим. Я смотрю на костер, в который уже бросили все вещи. Скоро он догорит, и мы отправимся спать.

— Знаешь, — тихо говорит волшебница, — он приходил к тебе. Тогда… После суда над… Анджеем. Ты лежала без сознания долго. Его отправляли на задание, и он пришел. Я тогда не стала вам мешать, ушла.

В ее голосе нет боли или зависти, только грусть. Светлая, как и она сама. Значит, Олеж приходил увидеть меня. Он был на суде. Держал меня, чтобы я не смогла добраться до сына. Отправился со мной за образцом к полю. И не навестил в больнице? Открываю рот, чтобы задать вопрос, но Маря неожиданно продолжает:

— Когда мы тогда забирали тебя от резиденции Совета… Накануне он прислал мне сообщение. Что суд над тобой состоится. И что нужно будет потом тебя забрать…

Зубы смыкаются с тихим клацаньем. И откуда же он мог знать, что я выйду из зала суда живая? Если все прогнозы наверняка говорили об обратном. Если… Вспоминается лицо Брасияна. Бесстрастное, спокойное… Поспешное начало заседания, демонстративное появление Илея. Неожиданное помилование. В лекаре я, допустим, и не сомневалась, но он…

Внутри растекается тяжелое, ледяное чувство. На секунду мне становится нечем дышать, а потом по телу прокатывает волна жара. Что-то все-таки случилось. После всего того, что уже было сделано, он не мог не прийти… Просто не мог. Все меняются. Но кое-что всегда остается прежним. И Олеж слишком ярко это продемонстрировал.

Встаю, мягко освобождаясь от рук Марикетты, стаскиваю с себя куртку и тоже бросаю ее в огонь. Вспомнить прошлое и поскучать о нем я еще успею. Впереди целая зима на бесконечную лень. А сейчас нужно думать о будущем. Раз уж мне подарили шанс его построить. И начну я, пожалуй, с благодарностей…

Глава 3

Всю ночь я почти не сплю. Брожу по комнате, открываю окно, чтобы подышать свежим воздухом, присаживаюсь на постель и тут же встаю, не в состоянии оставаться неподвижной. В моей голове теснятся мысли. Одна невероятнее и страшнее другой. Я отбрасываю фантазию и стараюсь рассуждать здраво, исходя из имеющихся фактов. А факты — вещь упрямая. И картина выходит предельно странная.

Олеж знал, что меня помилуют. Организовал передачу в надежные руки. Марикетта — единственная, кто действительно мог откликнуться, и, несмотря на явно сложные отношения с ней, он отправил сообщение. Явился на суд, видел, как я сажусь в мобиль. Пришел на нашу тренировку с Деметрием. Вызвал на учебный бой…

Тот удар под дых и страх в его глазах. Неуловимый, быстрый, но явный. «Афия, посмотри на меня. Где больно? Ребра целы?» Тогда я не могла его прочитать. Но теперь каменное выражение лица кажется более понятным. Страх. Досада на себя за то, что причинил боль. Желание все исправить.

Гоню мысли прочь, откладывая анализ на потом, и возвращаюсь к фактам.

Маг снова прибыл на суд. И наш бой был уже не учебным. Но почему мне кажется, что тот выстрел заставил его пересмотреть свое мнение? Что до него Олеж сдерживался? А затем… «Тэль! Перестань! Я же тебе руку сломаю!» Он не хотел меня калечить. И навестил в больнице. Я помню те ощущения. Прикосновения, чей-то шепот, горечь на губах. И запах табака… Смутный, едва уловимый.

Две недели моего противного восстановления и отправка в Гленж, куда он снова пошел со мной, хотя имел право на отдых. Полное право. И никто не стал бы его принуждать. Его поведение в первые дни. Отстраненное наблюдение, спокойствие. Наш очередной бой — шанс сблизиться перед серьезными проблемами. Он хотел повернуться ко мне спиной. И ведь смог. Позволил мне прикрывать его. Так или иначе…

Закрываю окно. В комнате становится слишком холодно. Или меня знобит? Забираюсь на кровать с ногами и кутаюсь в одеяло по самый подбородок. Мысли бегут дальше…