Отравленный памятью

— Всё в порядке, не выдумывай. Просто мне не по себе: вдруг облажаюсь? Очень боюсь опозориться, вот и несу ванильную чушь.

Она отводит глаза и наматывает на палец прядь, горящих на солнце ярким пламенем, волос.

— Ты? — Я не верю своим ушам. Как такое вообще может быть, чтобы Нат была в себе не уверена и боялась провала? — О чём ты, Огонёк? Когда с тобой такое было в последний раз? У тебя всегда всё получается.

— Не называй меня так! — вскрикивает, хлопает меня по плечу и смеётся. Весьма больно, между прочим, бьёт. — Ох, нужно идти. Чёрт! Время! Заболтал меня совсем.

— Нат, слушай. — Обнимаю её за плечи, зарываюсь носом в наполненные светом длинные пряди. Они пахнут сиренью, диким мёдом и мечтами. — Если не хочешь идти, то не надо. Гори оно всё синим пламенем. И денег не жалко, ничего не жалко. Не хочу, чтобы ты переживала, это больно. Ты боишься, так нельзя. Сколько раз тебе говорил: неосознанному страху нужно доверять — он иногда самый лучший советчик.

— Сама не понимаю, что со мной творится, — произносит и, выпрямившись, целует меня. Мягкие губы, только коснувшись моих, дарят ощущение покоя и заставляют кровь бурлить. — Но я должна. Ради себя самой должна, потому что нехорошо бросать мечту из-за сиюминутной блажи. Но не скрою, волнуюсь. Это же нормально, да?

— Наверное. Но ты уверена, что готова сама летать? Может быть, лучше ещё парочку уроков с инструктором? — Беру в руки её лицо и пытаюсь найти на дне глаз причину её паники. — Я заплачу, не проблема.

Наташа кривится, морщит очаровательный носик. Знал, что будет возмущаться — она слишком самодостаточная для того, чтобы позволить оплачивать свои прихоти.

— Не надо. — Решительно мотает головой, и это означает, что переубедить её не под силу ни одной живой душе. — Я пойду, время.

— Торопыга, — улыбаюсь, целуя её в солнечную макушку.

— Не торопыга, а пунктуальный человек. — Поднимает в назидание палец вверх, чтобы я уж точно запомнил, кто есть кто.

Она такая смешная сейчас, с лихорадочным румянцем на загорелых щеках, с ярким блеском в лазоревых глазах, что не сдерживаюсь и целую её в губы — страстно, отчаянно, как в последний раз. 2

— Иди уже, пунктуальный человек. —Выпускаю Нат из объятий, хотя, чёрт возьми, это самое последнее в жизни, что хочется делать.

Она кивает, вмиг став серьёзной и деловито собранной.

Смотрю, как постепенно её силуэт растворяется в предрассветной дымке, хотя на улице солнечный полдень. А в ушах звучат слова: "Я слишком сильно тебя люблю. Никогда об этом не забывай".

Следующим кадром в моём воспалённом сознании всегда всплывает вертолёт. Его лопасти крутятся, рассекают воздушные потоки. В реальности я не видел его, но во сне он всегда взлетает, унося с собой мою Наташу, чтобы больше никогда не спустить на землю.

А потом, как это часто бывает во сне, грань реальности стирается, и вот уже на смену железной птице приходит птица настоящая. Огромный не то орёл, не то беркут, летящий по небу, равномерно взмахивая огненными крыльями, а за ним волочится, расчерчивая сумрачный купол, аспидный дымный след.

Во сне я всегда бегу за птицей, в тщетной попытке догнать, понять, усвоить. Мне хочется знать: почему? Почему она забрала мою Наташу? Но и во сне, и в реальности в ответ слышу лишь тишину.

1. Арчи

Святая покрышка, что я несу? Надо срочно ещё выпить.

Она кладёт руку на хромированную барную стойку и принимается постукивать по ней кроваво-красными ногтями. Перевожу взгляд на бармена, на лице которого читается плохо скрытое отвращение. Наш Костик давно и плотно женат, поэтому мои сменяющие друг друга в красивом хороводе подружки его бесят, чего он даже утаить не пытается. Ухмыляюсь, салютуя ему пустым стаканом. Пусть лучше делом займётся, а не бросается в меня уничижающими взглядами. Костик морщится, но стакан принимает и молча наполняет его новой порцией алкоголя.

— Это из-за того случая? — Замечаю, как сочувствие плещется в красивых глазах. Вот же гадство. В этом городе все, что ли, в курсе о «том случае»? — Но ведь уже пять лет прошло! Неужели до сих пор её любишь?

Если бы не мои принципы, то уже на её хорошеньком личике красовался кровоподтёк, но я женщин не бью. Хоть некоторые прямо напрашиваются.

— Прекращай, хорошо? — Выпиваю залпом виски, в то время как девушка, явно сообразившая, что сказала полную хрень, принимается помешивать трубочкой свой коктейль. — Какого чёрта суёшь свой нос, куда не просят? Это в любом случае не твоё дело, поняла?

Она кивает, не глядя на меня. Ну, почему эта дура не смолчала? Что же все эти идиотки вечно лезут со своими вопросами? Неужели нельзя разговаривать о погоде там, о музыке или о цветах? Почему каждый намеревается влезть своим рылом другому в душу? Загадка природы, не иначе. Чувствую как во мне начинает закипать гнев, способный довести до беды, поэтому делаю глубокую затяжку, наполняя лёгкие густым дымом. Успокаиваю дыхание и постепенно прихожу в норму. Костик, сузив глаза, следит за мной, зная, каким дерьмом бываю в гневе. Никому не нужны неприятности, которые я способен им устроить.