Той ночью Рази так и не вернулся, хотя Винтер прождала его много часов. Лоркан же продолжал глубоко и мирно спать, его не потревожила неусыпная вахта, которую она несла. В конце концов Винтер стало неудобно, заныли кости, и она приковыляла в постель, где и задремала, но беспокойство вновь и вновь выбрасывало ее на поверхность легкого сна.
Стоило ей погрузиться в настоящий, глубокий сон, который освобождает разум от всех забот, как ее напугал внезапно возникший в дверях отец. Прислонившись к косяку, он пронзительно смотрел на нее, беззвучно шевеля губами, а она изумленно уставилась на него, видя его так, словно зрение заслоняли густые тучи или дым.
Постепенно она выбралась из забытья усталости, дым рассеялся, и ей удалось четко разглядеть Лоркана и комнату. Было раннее, перед самым рассветом, утро, и Лоркан говорил:
— …милая? Винтер? Ты слышишь меня? — Он с такой силой схватился за дверной косяк, что казалось, будто натянувшиеся сухожилия сейчас прорвут кожу. — Винтер. У меня для тебя поручение на сегодня, если ты способна за него взяться.
Она ответила сухо, без малейшего намека на шутку:
— Возвращайся в постель, несносный ты человек. И
Лоркан сердито нахмурился на нее и попятился обратно в свою комнату. Прохрипев «Вся в мать!», он скрылся за углом.
Она напряженно вслушивалась, как он пробирается к себе в спальню, а затем, услышав, что он укладывается в постель, расслабилась.
— Должно быть, она была блаженной святой! — крикнула она в ответ, а потом отбросила одеяла и приготовилась умываться и одеваться.
За окном по нежно-розовому небу мелькали тени. Снова вороны, но на этот раз их стало много больше. Должно быть, к окровавленным останкам на трофейных шестах добавилось тело Юзефа Маркоса. Она застонала от отвращения и отвела взгляд. Были времена, когда она просыпалась от пения зарянок и дроздов. А сейчас за окном кружили и каркали вороны, царапая острыми когтями крышу над ее головой.
Во что превратилась их жизнь? Смерть сопровождала их от рассвета до заката, а у них не оставалось иного выбора, кроме как оставаться бок о бок с нею и надеяться избежать ее сетей.
Среди остатков вчерашнего ужина не нашлось ничего съедобного, поэтому она, в рабочей одежде, пристроилась на постели Лоркана, вгрызаясь в черствую горбушку и удерживая в руке стакан воды. Ее отец отказался от питья и свернулся под одеялами, сотрясаясь от озноба, несмотря на жару. Он наблюдал, как Винтер упрямо сражается с закаменевшим хлебом.
— Сходи к Марни, — попросил он. — Раздобудь себе какой-нибудь снеди получше.
Она перестала жевать и уронила руку на колени.
— Прекрати сочинять панихиды у себя в голове, — пробормотал он, и губы его изогнулись в улыбке. Он всегда так шутил, когда Винтер уходила в свои мысли. Но сегодня шутка получилась весьма двусмысленной, и он понял это, как только ее произнес.
— Ты хочешь есть, пап? — спросила она настолько ровным голосом, насколько только могла.
— Да! Я чертовски проголодался!
Рассмеявшись от радости, она похлопала его по ноге:
— Как насчет омлета, белого хлеба и хорошего кофе?
Он издал голодное рычание, и она спрыгнула с кровати и направилась к двери. Однако на полпути Винтер в голову пришла одна мысль, из-за которой она остановилась на пороге. Возможно, момент был не самый подходящий, но ужасная стычка, произошедшая прошлой ночью, не давала ей покоя, так что вопрос задать пришлось.
— Пап, — начала она, — насчет той… насчет…