Завидев укрепления на подъёме шоссе, я тут же спустился в ближайшую канавку у бетонки. За металлическими ежами с колючей проволокой для остановки техники шли дзоты с перекрывающими шоссе стрелами шлагбаумов. “Серьёзная защита.” — Размышлял я. — “Зачем
Заградительный пункт оказался брошен, что неудивительно, давно. Пустые, развеваемые ветром палатки уже не содержали в себе солдатских подразделений, не было нужды в закрытом брезентом автомобиле на краю территории, в дополнительном укреплении офицерского штаба с потрёпанным флажком на макушке, внутри которого, на удивление, оказалось не так заброшенно. Радио на книжной тумбе, кровать с подвешенной над ней гитарой, нескромная мебель — только слой пыли говорил о возрасте используемого, как и скрученное ёжиком тело за ящиком у входа. Заветшалый солдат закрывал натянутый тонким череп так, словно не желал, чтобы его увидели…
— Я не хочу, чтобы ты видел меня такой… — С тяжёлым хрипом закрывала лицо матушка. Её руки, как и вся кожа на теле, была усеяна язвинами, и лишь проблеснувшее кольцо на безымянном пальце напоминало, что жизнь прожита не зря. Мы все понимали, что осталось недолго. Наверняка понимал и отец, ценя кольцо и на своём безымянном пальце, кое перекрывало старую наколку.
— Какой бы не была, — Раскрыл я её руки. — ты остаёшься моей мамой. И раз на нашем пороге уже давно сопит смерть, пускай последнее, что ты будешь видеть, будут лица твоих близких!
Присев на корточки, я заметил какую-то смятую пачку под закостенелым рукавом советского кителя.
Завернув за угол, я действительно наткнулся на неприметную бледно-зелёную палатку с облупленным красным крестом на брезенте. Она была куда меньше офицерской, отчего и заметить её с той стороны было практически невозможно. Внутри, прямо у входа меня встретила перевёрнутая столешница. Чуть дальше расположилась койка, а левее от неё раскуроченная тумба и вскрытый ящик. Пол был усеян опустевшими пластинами, грязными бинтами и прочим мусором. Перебравшись через покосившиеся ножки стола, я пробрался к ящику, приподняв его крышку. Он был на три четвери пуст. Лекарства, лежавшие на дне, напрочь отсырели. Колбы
Выйдя к обочине, я взглянул на автомобиль под брезентом. Это был тёмно-болотный
Взобравшись на небольшой холмик через тройку километров, я наткнулся на странную картину у опушки. Передо мной, будто на кочке, лицом вниз лежало массивное тело мужчины, присыпанное жухлой листвой. Ухватившись обеими руками за окаменелое плечо, я развернул его на спину, тем самым опрокинув с кочки. Вот только вместо ожидаемой кочки, я увидел пред собой еще одно тело, чьи опустошённые глазницы глядели высоко в небо. Это были солдаты. Первый, грузный, судя по фуражке и отличительному знаку в виде красной звезды и одного треугольника ниже чуть выше манжеты кителя, ходил в звании командира отделения. Второй, со сбитой пилоткой и характерной повязкой с красным крестом на плече, был санитаром. “Каждый из них.” — Подумал я, вглядываясь. — “Застыл в момент своей смерти.”
В правой руке санитара намертво засел, давно проржавевший, пистолет Токарева. А в сердце, словно давно забытый в стволе древа топор, твёрдо стояла рукоять ножа. У командира же, параллельно наплечной кобуре слева, располагалось отверстие. Я взял Наган в правую руку. Положив его ствол на ладонь левой руки и тем самым показав себе боковую часть револьвера, я бесцельно взглянул на него. Форменный кусок стали. Кусок, созданный человеком для уничтожения себе подобных. Созданный для защиты и нападения. Мою голову начали посещать различные мысли. Не успевая развить одну, я сменял её совершенно другой, заменяя последующую снова. Так я и стоял. Неподвижно и озадачено. “Это глупо.” — Через какое-то время буркнул я у себя в голове. Мой взгляд, провожая револьвер, поднялся на небо в поисках солнца. Оно на одну четверть приблизилось к горизонту.
***