Отражение

Трое высоких взрослых мужчин и одна девочка лет тринадцати, не переговариваясь, не глядя друг на друга, напряженно наблюдали, как двое коренастых работников кладбища закапывают могилу женщины, которую каждый из скорбящих любил по-своему, но глубоко и искренне. Их было всего четверо здесь, в этот страшный час. Трое мужчин и девочка, объединенные, пригвожденные болью, которая стирала слезы прошлых обид и невидимые стены отчуждений и недосказанности. И все они, дети разных миров, готовы были пролить слезы о той, что ушла внезапно, и не прощаясь.

– Я не знал, Макс. Ты веришь мне? – солидный брюнет средних лет тронул за плечо молодого человека, уткнувшегося носом в воротник модного пальто. – Макс, скажи что-нибудь. Ты уже сутки молчишь. Мне тоже больно. Я очень любил твою мать. Она сама ушла от нас, чтобы вернуться в эту богадельню.

– Не сейчас, папа, – прошелестел охрипший голос молодого человека.

Он не шевелился, не поднимал глаз, и, кажется, даже не дышал, и только белое облачко пара над воротником пальто выдавало в нем живого человека.

– Не будь таким сейчас, Макс. Не отдаляйся от меня, словно я виноват в том, что твоя мать сбежала к любовнику.

Девочка, которая все это время стояла в сторонке, держась особняком от остальных, вздрогнула, вскинув светлые глаза на человека, бросившего такое странное для нее слово «любовник». Вторая фигура зашевелилась, пробуждаясь.

– А кто виноват, пап? Я? – все тем же безжизненным простуженным голосом ответил тот, кого называли Максом. – Или она? – он ткнул пальцем в девочку, которая задрожала еще сильнее. Третий присутствующий решил тоже принять участие. Он встал за спиной перепуганной девочки, положив ладони ей на плечи. Но она не приняла поддержку, шарахнулась в сторону.

– Что вы тут устраиваете, Эдвард? Моя сестра, и ваша жена отмучилась и все ее грехи упокоились вместе с ней. Имейте уважение. Хотя бы в этот день, – мужчина провел рукой по небритому подбородку, невольно задержавшись взглядом на дорогом кожаном плаще лощеного Эдварда Эванса, своего бывшего богатого родственника.

– Что ты знаешь об уважении, Степа? Ты, когда последний раз трезвый был? Не помнишь? – Эдвард с презрением смерил родственничка брезгливым взглядом, – Небось, и любовничка сестры тоже ты споил и на тот свет отправил.

Двое мужчин, принадлежащих разным социальным слоям и странам, воинственно уставились друг на друга, готовые сцепиться.

Их остановила не совесть, не человеческая мораль и не уважение к усопшей, а девочка, внезапно потерявшая сознание.

Макс бросился к ней, упавшему, как сломанная кукла, ребенку. Из носа девчонки пошла кровь, смешиваясь с грязным снегом. Какое фееричное завершение безумного спектакля. Несостоявшаяся драка и голодный обморок.

Два бизнесмена из Англии, алкоголик и девочка сирота. Почти как в стихах. Ночь. Точнее, надвигающийся вечер. Улица. Фонарь. Аптека.

Макс отлично помнил расположение улиц. Спустя столько лет. И аптеку нашел сразу. Родители увезли его из Москвы двадцать лет назад. И он не собирался возвращаться, если бы не похороны матери, так и не сумевшей обрести себя в Лондоне. Она оставила семью и уехала обратно в Россию семь лет назад. А отец не последовал за ней, и сына не пустил.

Все просто. До банальности просто. Именно так рушатся семьи и умирают непрочитанными сочинения «о самом близком человеке».

***

– Мне нужно срочно вылетать в Лондон. Звонил Джей. Дела не терпят промедления. Горят несколько контрактов. Необходимо мое личное присутствие, – расхаживая по номеру гостинцы со стаканом виски в руке, сообщил сыну Эдвард Эванс.

Макс сидел на кожаном диване. В пальто, не сняв ботинки. Глиняные грязные отпечатки остались на белом ковре. Темноволосая голова откинута назад, очерченные скулы напряжены, а взгляд темно—синих глаз витает где-то за пределами потолка.

– Черт, да посмотри ты на меня! Хватит, Макс. Ты все время залипаешь, когда нужно собраться и решить проблему.

– У меня умерла мать. Я имею право на скорбь, – пожал плечами Макс. – Что за сироту пригрела мама?

– Дочка Лехи Собинова. Это тот, который помер от рака полгода назад. Последний воздыхатель Сони. Она еще просила у нас перевод на похороны.

– София, пап. Зови ее София. Соня – чужое имя. Моя мать была Софией. И она была лучшей на Земле, – с грустной теплотой в голосе произнес Макс, – Почему дядя и эта девочка живут в квартире мамы?

– Откуда мне знать? – раздраженно спросил Эдвард, – Что за глупые вопросы? Ты хоть слышал, что я говорил? Я уезжаю завтра. Ты со мной? Или останешься до девятого дня?

– Я не могу остаться. Мне здесь холодно.

– Можно подумать, что в Лондоне сейчас теплее, – усмехнулся Эдвард. Две пары синих глаз встретились. Отец отвел взгляд первым, не выдержав напряжения.

– Тебе все равно, да? – спросил Максимилиан.

– Конечно, нет, – Выдохнул мужчина.

– Да. Поэтому она ушла. Ты не любил ее так, как она заслуживала.

– Ты не прав, мальчик.