Хонн учился поразительно быстро. И всегда оставался бодрым, голодным до новых знаний и чрезвычайно возбуждённым. А вот Неммер пришлось несладко: каждое занятие с «мальчишкой» — длиной часа в три — поначалу утомляло её чуть ли не на весь остаток дня. Здешнего дня, понятное дело. Она отыскала себе комнату — по левому коридору, шагах в сорока за перекрёстком. Комната — вернее, гостиничный номер из трёх комнат — поражала пышностью обстановки, но оказалась чрезвычайно удобной. Во всех смыслах.
Хонн отметил, что, едва его «наставница» утомлялась сверх некоего предела, как начинала «стареть». Выглядеть старше — не на двадцать лет, а на все сорок (в конце концов). Сама она, похоже, не замечала этих перемен; однако «мальчишка» сумел понять, что «постаревшая» Неммер чувствует себя не очень хорошо. Проходило два-три часа отдыха — и прежняя Неммер возвращалась. Отдыхала она обычно в «гостиной» своего «номера». Как именно — Хонн не знал. Внутрь его не приглашали. Впрочем, всё это было следствием её необычного излечения (Хонн попытался было расспросить, отчего она так исхудала после первого своего отдыха в Лионнан, и отчего выглядела такой раскрасневшейся — не ответила).
А убежище, самодостаточный подземный комплекс, неведомо где располагающийся, было действительно огромным. Странствуя по постепенно «проявляющимся» коридорам, оба жителя находили всё больше и больше нового. Словно убежище решило открывать себя по частям, раздумывая всякий раз — а стоит ли показывать ту или иную комнату? Здесь было всё. Всё, достаточное для того, чтобы заниматься всеми известными Неммер и Хонну ремёслами. Была даже оранжерея (кто за ней ухаживает?) — но увы, ничего съедобного там не росло. Почти что. К немалому разочарованию Неммер.
Хотя, сказать по правде, более всего её начинала утомлять тишина Лионнан, замкнутость, отсутствие связи с внешним миром. Два раза Хонн выводил её через «кляксу» во внешний мир — должно быть, это были леса километрах в ста от Шеттамы — но там было холодно, пустынно и небезопасно. Для Неммер, во всяком случае.
Так что прежний разговор — о том, чтобы пробраться в одно из близлежащих поселений — всё-таки продолжился. Недели три спустя.
— Не понимаю, что мы там потеряли, — Хонн, похоже, обижался всякий раз, когда Неммер заводила разговор о внешнем мире. То ли этот мир его действительно сильно испугал, то ли что-то ещё.
— А что мы потеряли
Хонн промолчал.
— Ты же не собираешься просидеть здесь всю жизнь?
Неммер присела перед ним, и Хонн некоторое время смотрел ей в глаза, сохраняя обиженное выражение лица.
— Не собираюсь, конечно, но…
Неммер молча смотрела в его глаза и Хонн ощутил, что лицо её… да нет, не только лицо — вся Неммер постепенно меняется. Становится похожей на кого-то… кого Хонн смутно знает. Или знал когда-то. Зрелище было страшноватым и «мальчишка», сглотнув, отвёл взгляд. Когда он осмелился вновь взглянуть Неммер в глаза, та выглядела, как прежде.
— Что ты предлагаешь? — спросил Хонн в конце концов.
— Узнать, что творится
Хонн некоторое время смотрел на «кляксу» — дверь наружу — и неожиданно выпалил: — Ты хочешь домой?
Неммер неожиданно смутилась и, помедлив, кивнула.
— Но для этого я хочу вспомнить, откуда я.
Она встала и некоторое время смотрела на собственные ладони. — И понять, что с нами случилось.
— Мне кажется, должен быть кто-то ещё, — заявил Хонн, лицо которого отражало теперь задумчивость. Неммер взглянула непонимающе, и он пояснил: — Вряд ли остались только мы двое.
Неммер кивнула.
— Да, пожалуй. Ну что же. Пойдём, надо одеться потеплее.
— Мне не нужна одежда, — усмехнулся Хонн.
— Если мы хотим появляться среди обычных людей, — терпеливо объяснила Неммер, — надо походить на них во всём. — Хонн поджал губы. — Или одежда будет тебе… мешать?
— Вряд ли, — Хонн пожал плечами. — Хорошо. Боюсь только, что искать придётся долго.
Неммер, стоявшая уже у двери в «гардероб», оглянулась.
И молча кивнула.
Даллатер долго смотрел на три шарика. Те самые три шарика, которые навигатор исследовал куда более тщательно, чем ожидалось. Надо признаться, Светлейший ощущал себя не в своей тарелке. Запись, которую он снял в гостиничном номере была произведена, вообще говоря, в нарушение нескольких законов — о неприкосновенности личной жизни, например. Потому что "эхо мыслей", в котором начальник Хранилища копался, чтобы выудить сведения о «шариках», содержало очень много личного.
Правда, номера трёх необычных