Отражение Улле

Как ни думал Орми, как ни бился — в тот день дело так и не сдвинулось. На другой день снова пришел в ущелье, снова растянул шкуру. И опять ничего не придумал. На десятый день его осенило. Догадка пришла во сне. Он увидел слово — как горсть разноцветных камушков. Камушки рассыпались по земле, легли рядком. И зазвенели вдруг разными голосами: в лад цвету — и каждый в свой черед. И Орми услышал незнакомое слово. Почему-то оно показалось ему очень важным и сильным, как заклятие. Четыре камня были в слове. Первый и третий, зеленые, прозрачные, звенели тонко: и-и-и. Второй, белый, матовый с поволокой: м-м-м. Четвертый, красно-бурый, ребристый, рычал-перекатывался: р-р-р.

Имир.

Утром Орми побежал со всех ног в свое тайное укрытие. Теперь-то он знал, что за знаки на шкуре. Не слова, а голоса. Они звучат поочередно, и из нескольких голосов получается слово.

Только как он ни всматривался, как ни вслушивался — не мог услышать голоса знаков. Тут уж Орми совсем растерялся. Даже разозлился. Завернулся в шкуру, побрел домой. По дороге пожевал прошлогодних ягод — тайком, чтобы никто не заметил. И назавтра никуда не пошел. Решил — все без толку, не осилить ему эту тайну. Только по ночам, во сне приходили теперь к нему знаки и все пытались заговорить, да не могли.

Раз ночью Орми проснулся — а в землянке вместе с ним жило людоедов двадцать — и чувствует: падалью воняет. Да не так, как если потянет ветром с поляны Улле. Идол-то, ясно, человечьими потрохами обвешан круглый год, лето на дворе, как ему не смердеть. Но поляна все же не близко, а воняло в норе так, что хоть в лес беги. Орми замер, прислушался. Слэк храпит, стены трясет. Ильг дышит тяжело, с присвистом. Все знакомые, мирные звуки. Орми каждого ядозуба узнает на слух, по дыханию. Но вот послышался вроде какой-то шелест. Накатила волна гнилого воздуха. И писк — тонкий-тонкий, словно голос летучей мыши. У Орми — волосы дыбом, по спине побежали мурашки. Упырь в землянке! Тут уж тому, кого ночная тварь выберет — одному ли, двум, — не будет спасения.

Вдруг Энки перестал сопеть. Еще два-три ядозуба проснулись, почуяли упыря и затаились, дышать боятся. «Неужели мы ничего не можем сделать? подумал Орми. — Кто из нас когда пытался сразиться с упырем? Правда ли, что не берет их ни нож, ни копье? А ну как я возьму и проверю?»

В этот миг застонала Ильг. Хрипло, коротко — и тут же смолкла. А потом раздалось хлюпанье.

Орми нащупал в темноте копье — ядозубы всегда с оружием спят, вскочил и закричал во весь голос:

— Братцы-ядозубы, вставайте! Упырь в норе! Зажгите огонь, чтоб мне видеть, куда бить!

Тут наступила такая тишина, что в ушах зазвенело. Никто уже не храпел. Проснулись все — и ни один не сдвинулся с места. Хлюпанье тоже прекратилось. Орми шагнул вперед, ударил копьем наугад — раз, другой. Все в пустоту. Тут Энки встал, тоже с копьем. Начали вдвоем копьями тыкать в воздух. Вдруг послышался стук. Упырь взвалил добычу на спину и прошуршал к выходу — быстро, как ветер, на то и упырь. Орми метнул копье на звук — и оно воткнулось во что-то мягкое, но никто не вскрикнул. Потом все стихло. И вонь пропала.

Тут наконец ядозубы зашевелились. Высекли огонь. Все оказались на месте, только Ильг не было, а там, где она спала, растеклась по земле кровавая лужа. Первым заговорил Слэк:

— Туда ей и дорога, волчице старой, что таких двух безмозглых ублюдков родила. Вы что, очумели — на упыря кидаться? Слыхано ли дело — на живого упыря! Да вас за это…

— Ты, Слэк, — перебил его Орми, — иди вон лужу подлижи, пока не впиталась. А закусить своими ушами можешь.

Побранились еще немного — и легли досыпать. Утром Энки сказал брату:

— Напрасно ты, Орми, на упыря кинулся. Выдал нас. Найдется в племени кто поумнее — догадается, кто мы такие.

— А ты, брат, не струсил ли ночью?

Энки усмехнулся:

— Как не струсить. Ну да ладно. В другой раз встретим упыря — я первый в бой кинусь. Ты за мной и не угонишься. А так… ты уж прости меня.

Кулу, как узнал о случившемся, велел привести к нему Орми и Энки. Посмотрел на них хмуро и приказал:

— Говорите.

— Что говорить?

Кулу засопел и сказал негромко, как будто сам себе:

— Обоих живьем съем.

Тогда Орми начал:

— Ночью просыпаюсь, чую — упырь в землянке. Ну, сперва-то я замер, испугался. А потом, когда он мать…

— Удаль на нас нашла, вождь, — заговорил вдруг Энки. — Захотелось себя испытать. Чего, думаем, не попробовать сразиться с упырем? А ну как одолеем — всякий тогда признает нашу силу!

— Ты что ж, Энки, на мое место позарился? — Кулу усмехнулся. — Ладно, за это наказывать не буду. Прибью просто, только сунься. А спрашиваю я вот о чем. Как посмели на упыря руку поднять?

— А что? Упырь — тварь земная, по земле ходит, кровь пьет, как и мы. Почему его не убить?

Теперь Кулу надолго замолчал. Стоит, то на одного брата взглянет исподлобья, то на другого. Наконец сказал:

— Слушайте, вы, черви смрадные! Один раз говорю — в другой самих себя съесть заставлю. Упырь — творение Улле, поставлен над нами, чтоб мы знали свое место.