Отражение в метро

Я помню его до сих пор. Наверняка он имел очень веские основания бежать за мной вслед. Но я была еще очень невежественна.

Этот маршрут в метро надолго стал моей повседневностью. После занятий я возвращалась домой до часа пик, но сесть мне так и не приходилось –в относительно просторных вагонах все места были заняты, и многие стояли.

Именно на этом пути домой после трех, ближе к четырем вечера, лица пассажиров, мужские и женские, всегда усталые, даже измученные, представляли собой фантасмагорическую серию портретов Гойи и Босха. Это было поколение сорока-пятидесятилетних в самом начале 70-х прошлого века. Я рисовала их уже дома, это было мое задание на развитие памяти – я занималась у художника в мастерских на Масловке.

«Не мое ли самочувствие заставляет видеть меня эту фантасмагорию»,– задавалась я вопросом и проверяла свое видение пассажиров в метро день за днем, месяц за месяцем, год за годом, эпоху за эпохой, уезжая на несколько лет за границу и возвращаясь, снова уезжая и снова возвращаясь, вплоть до сегодняшнего дня.

В то время на платформах работали женщины-дежурные в темно-синей форме – юбке, кителе и красной шапочке. В руках дежурная держала за ручку сигнальный диск, белый с одной стороны и красный с другой. Она стояла возле кабины дежурной на платформе у головного вагона поезда, следила за посадкой и отправляла поезда, поднимая руку с диском. Помню, как на моих глазах к краю пустынной платформы, близко к первому вагону, размашисто подошел мужчина и, неожиданно присев, тяжело спрыгнул вниз и лег плашмя на рельсы, раскинув руки. В памяти всплыл пьяный гражданин на Чистых прудах моего детства – ничком, точно так же раскинув руки, на черной воде среди желтых листьев.

Женщина среагировала сразу, из дежурной кабины выбежал мужчина в форме, затем второй. Вдвоем они спрыгнули на рельсы и вытащили гражданина, который подгибал ноги и отказывался идти. Женщина тем временем, видимо, сообщалась с приближающимся поездом, который подошел уже после того, как рельсы снова были свободны. Все это произошло молниеносно.

Примерно в те же годы моя тетя, работавшая кассиром-инкассатором в БТИ, в один из самых болезненных моментов своей судьбы, в день, когда ее не сопровождал помощник, по пути в бюро забылась в своих переживаниях и оставила в метро сумку с зарплатой сотрудников. Опомнилась, когда двери поезда уже захлопнулись. От ужаса перестав соображать, она приехала на работу в слезах и, под увещевания подружек по отделу, напуганных ее рыданиями, все рассказала.

Подружки-сотрудницы, не сообщая ничего раньше времени руководству, командировали одну из них на поиски; та взяла мою опухшую от слез тетю за руку, и повезла ее на Комсомольскую кольцевую, где находился самый большой стол находок пропавших в метро вещей. Там их встретила малоприветливая дежурная, которая, выслушав объяснение, угрюмо, но добросовестно, достала из ящика сумку:

– Эта, что ли?

Можно себе представить воскрешение к жизни моей тети и счастье обеих подруг, когда они удостоверились, что зарплата сотрудников лежала в сумке целиком нетронутой.

В тот памятный день тетя выплакала не только страх за потерю чужих денег, но и душевную драму, виновницу произошедшего.

Да, лица в метро менялись вместе с эпохами и поколениями. Те лица моих студенческих лет, на моем пути из Университета домой, с годами исчезли. Сегодня в метро лица новых поколений – здоровее, светлее, миловиднее.

III

Мы живем на Можайском шоссе возле магазина «Молодежный», в ведомственном доме от Министерства Внутренних Дел, в котором Союзу Писателей выделили несколько квартир для своих очередников, и папа наконец получил трехкомнатную квартиру. К тому времени мой сын уже ходил в школу.

Метро возле нас долго не было, но по правительственной трассе многочисленный наземный транспорт быстро довозил вас до Киевской. А Киевская – это уже Арбат через мост, самый центр.

Именно от Киевской в августе 91-го мама пешком дошла до Белого дома и провела внутри, на правах специального корреспондента, два дня из тех судьбоносных для страны дней.

А папа, придя в свой издательский кабинет в Доме Ростовых, нашел голые стены – за ночь вынесли весь редакционный архив, до последнего листа.

Появилось метро на Можайке, только когда страна стала выходить из эпохи развала – станция Славянский бульвар. Зимой сквер, в котором стоит низкий купол этой станции, становится удивительно красивым – в снегу яблони и вязь перилец. Я люблю эту линию: Парк Победы – Киевская. Торговый центр «Европейский». Арбат.

Тем не менее, иной раз быстрей доехать до Киевской, а там уже нырнуть в метро.

Я преподаю на Курской, выхожу из метро в подземный переход со стороны вокзала и направляюсь к Садовому кольцу. Еще светло. Слева от перехода – вентиляционные решетки метро, из которых идет теплый воздух, часть решеток расположены непосредственно на земле. Прямо на них лежат бездомные; я прохожу мимо, насчитываю три, пять человек, десять, двенадцать – целое лежбище бездомных на оттаявшей земле среди грязного снега.