Отражение звезды

— Да что же вы в душу-то лезете? Что вы не даете мне покоя? Что вам от меня нужно, уважаемая Елена Сергеевна? Кто вас послал?

— Никто, — Леночка поднялась. Она поняла, что еще немного — и с женщиной может случиться что-то страшное. Она говорила так, будто слова жгли ей язык. Будто каждый звук больно ранил и без того больное сердце. — Простите, я, пожалуй, пойду… Если вам не нужна… помощь, то я… — Леночка попятилась, но Евгения Алексеевна надела тяжелую оправу, и вдруг из-под стекол по щекам разом потекли вязкие ручейки слез.

— Не уходите. — Женщина отвернула от Леночки лицо, но вытирать щеки не стала. — Я расскажу вам… мне нужно рассказать…

Потом они пили чай и закусывали его кусочками от сахарной головы. Леночка никогда не видела ни сахарных голов, ни щипцов для откалывания от головы кусочков, ни английского чая в фарфоровой розовой баночке с овальной этикеткой на боку.

— Из Лондона, — сказала женщина, — ко мне приезжает друг моего сына. А все остальные… Все-все… как будто бы и не было у меня сотен учеников. И друзей моего мужа тоже не было… Пока ты что-то можешь, пока ты здоров, силен, полезен, тобой интересуются, дарят вазы, — она усмехнулась и кивнула головой в сторону серванта, — цветы, заискивают, суют взятки, приглашают в гости… Если бы он был жив, я бы не куковала старой совой, дом был бы полон его друзей, я бы возилась с внуками. Вы знаете, Леночка, как мне хотелось иметь много-много внуков. Я боялась родить еще одного ребенка. То денег не хватало, то квартиры не было, то работа, учеба и снова работа… Все думала: вот решу эту проблему и рожу. А оно ведь знаете как — одно за другим тянется.

Евгения Алексеевна принесла тяжелый и тоже покрытый пылью семейный альбом. Первая страница, на которой альбом сразу же открылся, привлекла внимание Леночки. Она увидела Андрея Евтеевича в обнимку с каким-то парнем. На обоих курсантская форма. Леночке показалось — летная. Смешной какой, мальчишка совсем. Так это и есть ее сын? Но почему она говорит о нем так, словно его давным-давно нет в живых?

— Это мой сын. Красавец, правда?

Леночка кивнула, не в силах отвести взгляда от правильных черт лица ясноглазого юноши.

— Правда. — Это было истинной правдой. Евгения Алексеевна вздохнула и улыбнулась. Глаза уже высохли, слеза испарились, голос стал мягче, как будто бы она вернулась во времена своей молодости и теперь заново переживает тот счастливый день, когда сын перед выпускными экзаменами в парадной форме курсанта Кировоградского высшего летного училища, молодой, плечистый, улыбчивый, стоял на фоне розового куста в обнимку со своим другом и фотографировался специально для матери. Для нее. Она перевернула снимок. «Мамулечке на память. Тысячу раз целую. 1980 г.».

— Восьмидесятый? — Леночка от удивления открыла рот. Почему эта женщина казалась ей такой старухой? В восьмидесятом ее сыну было около двадцати или девятнадцати лет. Во сколько же она его родила? Леночка зачем-то стала подсчитывать возраст Евгении Алексеевны.

— Я видела его после этой фотографии один раз. Он заезжал домой перед тем, как… — голос ее задрожал. — На пять дней. — Она не закончила предыдущую фразу, видимо, для нее она была непроизносимой, неестественной.

Леночка потрясла головой. «Ничего не понимаю», — мелькнуло в ее голове. Значит, посте этого снимка сын ее погиб? Но как же? Она встречала его… Женщина тем временем листала страницы, и тут до Леночки дошло! Андрей — не сын! Андрей — тот самый друг сына, который один только и навещает эту старую, разбитую горем, одинокую женщину.

Леночка пересекла площадь и пошла в сторону Кремля. Она думала о встрече с Евгенией Алексеевной. В ее памяти были провалы — многого из последних четырнадцати лет, прожитых ею после гибели сына, она не помнит. Зато помнит каждую мелочь, связанную с ним. Наизусть знает письмо Светланы — невесты сына. Из-за нее он направился в Нижневартовск и вместо того, чтобы летать на огромных пассажирских лайнерах «Ту-134», стал управлять вертолетом «Ми-8», обслуживающим нефтяников и геологов, золотоискателей и метеорологов, строителей и животноводов северного таежного края.

Даже позвонить туда мать не могла. Он сам звонил, когда бывал на базе, и с гордостью рассказывал о красотах северной тайги. Романтик! «Мать, здесь такие озера! Такие леса! Здесь такая глухомань, что я в своем вертолете чувствую себя Богом!» Он не Бог, он обычный мальчишка. Он летел на своем «Ми» с контейнером на подвеске для буровиков и любовался красотой и величием бескрайнего могучего сосняка. Казалось, что огромные деревья качают его вертолет на своих кронах, — наверное, это и впрямь захватывало дух. Особенно ранним утром, когда солнце поднималось из-за горизонта и верхушки деревьев золотились его первыми лучами. Многочисленные озера сверкали кристально чистой гладью воды. Напуганные лоси задирали кверху морды, отрываясь от водопоя, и раздумчиво вглядывались в небесную высь.