Отражение звезды

Мирон заложил руки за голову и, лежа, долго глядел в темный потолок, вспоминая первую встречу с Петром. Увидел тот его под Воронежем, на смотре, что устроил малолеткам войсковой атаман. Мирону в ту пору едва исполнилось пятнадцать, но по виду он был и крепче, и более рослым, чем иные девятнадцатилетние казачата. До смотра они провели месяц в военном лагере на берегу Дона. Обучали малолеток старые казаки в присутствии атамана. Перед смотром узнали, что будет сам государь. Об этом говорили шепотом. Но Мирону тогда все равно было, кто присутствует на смотре. Главное – не ударить в грязь лицом.

И так получилось, что удаль свою показал во всей красе. И стрелял метко на всем скаку, и мчался во весь дух, стоя на седле и отмахиваясь саблей от догонявших его товарищей, и поднял, опять же на скаку, свесившись с коня, больше всех монет с разостланной бурки, а еще плетку и кинжал.

Петр с азартом наблюдал и за скачками, и за поединщиками, и за стрельбой на всем скаку, и за рубкой, и за фланкировкой[33]. Разгоревшись отвагою, целые станицы малолеток с полного разгона кидались в Дон и плыли на ту сторону с лошадьми, амуницией и пиками. Они рассыпались лавою, скакали друг против друга, сходились грудь в грудь и боролись на конях…

А после собрался на поляне казачий круг. И старые, и молодые казаки стояли, сняв шапки в знак почтения к месту и важности события. Войсковой атаман под бунчуками, в сопровождении есаулов, с насекой[34] в руке, вышел на средину круга, снял трухменку[35], поклонился государю, а затем и казакам. Есаул, подняв свою трость, зычно прокричал: «Па-а-молчи, казаки-молодцы, атаман трухменку гнет!» Все стихло.

Атаман говорил недолго. Отметил, что молодые казаки показали отменную выучку, а потому признаются полноправными членами казачьего общества. А лучшие из них, согласно обычаям, получат первые награды из рук самого атамана и старых станичников – бывалых вояк.

В полном восторге был молодой царь от казачьего ристалища. И велел подвести к нему самого удалого из молодцов, которого атаман одарил шашкой в ножнах, украшенных серебром.

Подавая нарядную уздечку потному, грязному, не успевшему остыть от скачки казаку, Петр заглянул ему в глаза.

– Пойдешь ко мне служить? Мне такие молодцы во как нужны! – и черканул себя ладонью по горлу.

Мирон засмеялся – знакомый жест, и, недолго думая, кивнул чубатой головой.

– Пойду! Где наша не пропадала!

Он даже не предполагал, что его отъезд поднимет бурю гнева в семье. Дед больше молчал, лишь тоскливо кряхтел и то и дело заряжал трубку крепчайшим табаком. Отец же бушевал на чем свет стоит. «Прокляну! – кричал. – На веки вечные, если Дон покинешь!..» Мирон не послушал. Так получилось, что только с матушкой и успел попрощаться. Отвернулась от него семья за измену казачьему долгу.

Через год он в последний раз увидел отца в Черкасске на торжествах по случаю взятия Азова и выхода России в Азовское море. Полыхал в небе салют в честь победы русского оружия, а Федор Бекешев стоял в стороне, и взгляд его был отрешенным и печальным. Мирон направился к нему, но князь Федор, заметив сына, гордо вскинул голову, выпятил грудь и зашагал в другую сторону. Мирон сплюнул и больше попыток примириться не предпринимал. А еще через год узнал о заговоре князей Милославских и о том, что отец тоже угодил в застенок вместе со старшим сыном. Оказывается, он охотно поддерживал заговорщиков золотом и оружием…

Мирон вздохнул и закрыл глаза. На следующее утро, едва занялась заря, князь Бекешев опустился на колени перед образом Спаса и долго молился, испрашивая всевышнего дать государю всея Руси силу не отступиться от планов порубежного устройства юга Сибири, а ему самому – твердости духа в претворении этих планов…

Глава 11

Три дня без роздыха шли по Енисею пять дощаников с грузом для нового острога. Пробирались по тайге вдоль берега конные отряды. Двигались тихо, чтоб не привлечь внимания кыргызов, но напрасно: пару раз показывались вдали их конные разъезды, правда, близко не подходили. По ночам выставляли усиленные караулы, жгли костры, опасливо косились в темноту, зная вероломство кыргызов, их умение нападать внезапно.

Вчера решено было встать на дневку. Разбили стан возле устья речушки, впадавшей в Енисей, соорудили балаганы из корья и пихтового лапника. Утром поднялись с рассветом. Порожистая река потрепала суда изрядно. Надо было осмотреть дощаники, что-то подправить, где-то залатать, подбить, законопатить щели в бортах, связать новые снасти взамен изорванных, постирать пропотевшую лопотню, переложить грузы, высушить на солнце те, что подмокли под дождем, обрушившимся прошлым днем на караван. Да и гребцы требовали отдыха. Впереди еще страшнее перекаты, еще быстрее шиверы.

Тайга отступала от реки, ее место занимали горы, пока невысокие, но со скальными отвесами и голыми склонами, усыпанными камнями.