Отражение звезды

Схватка?! Тревога разом отключила все чувства, кроме ощущения опасности, с которым она жила последние дни. Как смела она забыть о беде, которая грозила ее народу? Почему расслабилась? Почему позволила замолчать разуму? Айдына до крови прикусила губу. Больно! Неужели только боль способна вернуть ей способность здраво мыслить?

А вдруг она и есть источник тех несчастий, что обрушились на ее родичей в последнее время? Она разозлила духов, и теперь они мстят ее народу? Но чем она их рассердила? Разве ее любовь к орысу преступна? Против воли Великого Неба? Но она хорошо помнила слова отца: «Нет под небом ничего безупречного, и ничего неизменного тоже нет, – воды текут, ветры и солнце выедают самый твердый камень. Хорошее и плохое – всегда рядом. Как темное и светлое! Как день и ночь! Так и с человеком – от любого его поступка, как круги по воде, расходятся волны событий. А что в них станет хорошим, а что худым – разве человек знает? Думает одно, а великий Хан-Тигир все равно распорядится, как того пожелает».

Теркен-бегу удавалось жить в мире с соседями, он ладил с мунгалами и джунгарами. Он не ввязывался в бессмысленные склоки, что вспыхивали внезапно, как степной пал, между кыргызскими улусами: то место для стойбища не поделили, то кормные пастбища, то кто-то позарился на чужой табун, то слух прошел – чей-то шаман мор наслал на соседский скот. А то вдруг ссора разгоралась из-за данников-кыштымов или охотничьих угодий…

Причин для споров и тяжб всегда много, а бег – один. Но умел Теркен, как никто другой, кого словом, кого подарком улестить, кому пригрозить, кому пообещать, а другого и пристыдить прилюдно. За то ценили и уважали ее отца – за умение уладить миром самые жесткие распри, унять самые крепкие обиды. У Айдыны пока не все получалось, хотя и старалась она, из кожи вон лезла, чтобы сохранить мир и спокойствие в округе. Но что-то уже, будто запах тления, вилось в воздухе, растекалось зыбким маревом, обволакивало тайгу, горы, родные юрты… И не понять ведь, откуда тянуло? Для этого нужно найти и разворошить смрадную кучу. Но мало ее разворошить! Гниль надо срочно уничтожить. Давно известно, загнил палец – отруби его, чтобы не потерять руку…

Чувство вины ни на миг не покидало ее. Ох, непосильную ношу она взвалила на свои плечи! Крайне тяжелую ношу! Ее не каждый мужчина поднимет! Не получается у нее, как у Теркен-бега, усадить спорщиков друг против друга и пустить чашу араки по кругу. Не умеет она утешить обиженных. Наказывать легче, а вот примирить – не камчой по спинам, а добрым словом – этому ей еще учиться и учиться, порой ломать себя, смирять свой гнев и признаваться, что глупо рубить опорные колья, коли зашел в юрту, – глупо наживать себе врагов, коли ввязался в спор…

Оттого, может, и казалось ей, что идет она по тонкому льду, скользит над бездонной пропастью. И когда заматереет этот лед – неведомо! Как неведомо, что ждет ее завтра? Но наступит время, когда чайзаны перестанут ухмыляться за ее спиной. Придет час, когда одного ее взгляда будет достаточно, чтобы унять отъявленных спорщиков.

И тогда она с полным правом повторит слова отца: «Остановитесь, люди! Зачем нам быть стервятниками, которые клюют сами себя? Зачем нам рвать на себе одежду, если мы мечтаем носить новые рубахи и видеть котлы свои полными? Нельзя за сегодняшним счастьем и достатком забывать о дне будущем. Завтра нам понадобятся сплоченность и единство, завтра мы оценим наше братство! Но об этом нужно заботиться сегодня! Ради этого мы обязаны жить в мире и согласии!»

Все вроде складывалось хорошо в последнее время. И зиму пережили благополучно. И летом кочевали неплохо. Умножились табуны, потучнели на горных пастбищах стада, овечьи отары не вмещались в загоны. И юрты чаадарские роды стали ставить безбоязненно по соседству. Меньше чем в пешем переходе друг от друга – лишь бы стадам и табунам корма хватало, и в домашние хлопоты погрузились перед новой зимой. Только прискакал черный гонец со страшным известием и переполошил народ, напугал до смерти. Накрыла тайгу и горы тревога: то ли войны ждать с джунгарскими полчищами, то ли по доброй воле сняться с родных земель и откочевать в чужеземную сторону. И так и этак – беда! И то и другое – наказание! Но за что оно чаадарскому люду? Почему боги посылают эти испытания?

Пришлось созвать совет бегов. Явились не все. Северные улусы, говорят, уже подчинились джунгарским зайсанам. С плачем, криками покидали они свои аймаки. Скот ревел, табуны по степи разбегались, словно чуяли – не видать им больше родных степей…

Перед тем как отправиться на совет, Айдына поднялась на Изылтах. Вдохнула полной грудью воздух. Летнее марево бесследно растаяло. Два дня моросивший дождь омывал увядшие травы. Вокруг, куда ни глянь, все радовало глаз. Синело небо над головой, подняла ушки полынь, распушил седые метелки ковыль… Там, где Абасуг блестел, словно круп гладкой кобылицы, золотом отливала листва тополей, пламенели в распадках осинники, роняли лист березы, пестрым одеялом затянули сопки кусты шиповника и казыргана…