Отражения

С таким невероятным везением наш уважаемый везунчик стал даже подумывать, а не баллотироваться ли в парламент? Что же, в самом деле, он глупее их, что ли? Слыхал, слыхал, какие проблемы там обсуждаются, обхохочешься…

Порой, довольный своей теперешней жизнью, он вспоминал, как жил раньше собачьей жизнью, сколько мыкался в поисках хоть какого-то заработка, сколько рабочих мест поменял, кем только не работал, чтобы иметь самое необходимое ему одежду: конечно, куда им было еще детей заводить? И правильно делала жена, что не рожала, он бы тогда гораздо раньше полез бы в петлю…

Вспоминал, лежа на роскошной софе, покрытой настоящей тигровой шкурой, эпизоды из своей прежней, такой недалекой – и в то же время будто вечность пролетела – невезучей жизни. Как-то даже пришлось недолгое время проработать ночным сторожем в маленькой парикмахерской на окраине города. Тут же половина помещения была отдана под магазинчик парфюмерии, и он, значит, был больше сторожем при магазине, чем парикмахерской, и пропах этой самой парфюмерией, казалось, до конца своих дней. Он даже имя парикмахера помнил – Алимансур. Здоровенный был тип, лет тридцати с лишком, выпить был не дурак. Он приходил по утрам, злой с похмелья, удрученный отсутствием постоянных клиентов, насильно, не принимая во внимание отговорки, усаживал гражданина Мудиева и тренировался на нем – брил его дрожащими руками опасной бритвой.

– Прошу тебя, Алимансур, не брей меня, – просил гражданин Мудиев. – Вчера ты пришел такой сердитый, и пока брил, я со страху чуть Богу душу не отдал.

– Садись! – строго приказывал брадобрей, дыша перегаром.

Из-за этого ежедневного бритья, оставлявшего на лице его следы кровавого сражения, гражданин Мудиев и был вынужден покинуть свое место. Интересно, как там теперь пьяный Алимансур поживает? – подумал аккуратно выбритый гр. Мудиев, лежа на софе перед телевизором, – надо бы навестить его, денег дать.

И когда на следующее утро он приехал в такси в парикмахерскую на окраине города навестить своего давнего приятеля, то первым делом встретил у парикмахерской их общего знакомого, который заходить в парикмахерскую заходил, но в отличие от гр. Мудиева, умел каждый раз отклонять настойчивые приглашения Алимансура побриться или хотя бы постричься, и просто сидел и лясы точил от нечего делать.

– Помнишь Алимансура? – тут же с места в карьер спросил его знакомый.

– Как же не помнить? – заулыбался гр. Мудиев. – К нему и приехал.

– Побриться? – удивился знакомый.

– Нет, – смутился гр. Мудиев. – Просто навестить.

– Не навестишь.

– Почему? – в свою очередь удивился гр. Мудиев.

– Умер.

– Как умер?!

– Как, как? Как люди умирают? Постарел и умер.

– Как постарел?! – все больше изумлялся гр. Мудиев. – Ему же лет тридцать-тридцать пять должно быть, не больше…

– А это мало? Для ишака это уже глубокая старость.

– Ишака… – потерянно повторил гр. Мудиев, но спорить не стал, издали только глянул в окошко парикмахерской, где незнакомый, обросший как Карл Маркс, мастер стриг мальчишку, посаженного на высокий табурет.

Гр. Мудиев нащупал в кармане пачку денег, не доставлявших теперь особого удовольствия, вытащил ее и передал их общему знакомому.

– На, – сказал он, – отдашь семье покойного.

– Да примет Аллах твое подношение, – с готовностью отозвался тот с жадно блеснувшими при виде денег глазами. – Разбогател?

Гражданин Мудиев не ответил на поставленный вопрос, и наплевав в душе на жадно блеснувшие глаза собеседника, сел в поджидавшее такси и уехал.

В первые удачливые месяцы он получал одно только удовольствие, несказанное наслаждение от своих бесконечных успехов и везения, и хоть в мечтах своих и грезах честолюбия был непомерного, в реальной жизни старался не зарываться, действовать осторожно, не замахивался на большие дела, но и того малого, что получал безо всяких усилий со своей стороны, хватало ему с лихвой. Теперь у него было все, о чем когда-то мечталось: большая удобная квартира, в окна которой лезло сине-серое море, дорогая машина, много разнообразных костюмов, совершенно новеньких и не прожженных на заду, много денег: он блаженствовал, окончательно разленился и в долгих паузах между выигрышами и приобретениями нежился на лучших пляжах летом, и в лучших саунах – зимой. Полюбил, между прочим, оздоровительный массаж в четыре руки, в коем не ощущалось никакой необходимости.

Разные дорогие антикварные безделушки приобретались и так же легко раздаривались первым встречным. Какая-то полуграмотная газетенка, штат которой был набран из недоучившихся студентов – родственников учредителя этого печатного органа, даже обратилась однажды к нему с просьбой об интервью, приняв его, видно, за удачливого бизнесмена, чей бизнес был пока для нее, газеты, покрыт несвежим мраком неизвестности. От интервью он деликатно отказался, не зная, что именно огласить для публики, но сибаритствовать и ублажать свою физическую оболочку продолжал.