Отражения. Сборник рассказов

Полосухин задумчиво поскреб черную недельную щетину на круглых щеках, посмотрел сверху на льняную макушку племянника и пробурчал:

– Фантазер ты, Комарик…

Князь пошевелил бархатными ушами и призывно заржал, услышав родной хозяйский голос.

Двое в октябре

10, пятница, вечер

Медсестра в розовой форме, похожая на долгоногую египетскую кошку, заменила пластырь, еще раз протерла её спину, подмышки и голову, выключила верхний свет и ушла, тихо затворив за собой дверь.

Через несколько минут пластырь начал действовать, боль свернулась внизу позвоночника, согрелась и почти утихла. Её боль была негромкой. Ещё боль была умной, с ней можно было разговаривать, уговаривать, убаюкивать. Но с каждым днем, с каждой ночью боль становилась коварней. Стоило порадоваться ее отсутствию, как она поднималась на лапы и начинала весело бегать по телу. Через пару часов веселья горячие, острые коготки уже не царапали, а жестко и страстно впивались в то, что когда-то было ее телом. Тогда приходила медсестра, приклеивала волшебный пластырь, и боль снова становилась ручной и вялой.

Она задремала. Вернулся апрель, разноцветный, как в детстве Шуршал, звенел, пиликал. Добрая волна покачивала и уносила на середину реки. Боль, слегка впившись в позвоночник, сонно наблюдала за несущим течением.

Снова щелкнула дверь. Нехотя выныривая из теплой дрёмы, она открыла глаза.

И мгновенно проснулась.

В дверях, сверкая потемневшими глазами на бледном опрокинутом лице, стоял Вазген. Она зажмурилась. Желтые и зеленые звездочки мельтешили под веками. Она быстро собралась с духом и хрипло сказала:

– Не, Фосген, на твой стол мне еще не сегодня, – и улыбнулась.

Вазген ласково оскалился в ответ, буркнул:

– Обойдешься, – и оказался возле кровати. – Нет совести вообще, да?

– Да, – привычно согласилась она, – нету. Ты откуда взялся?

– Молчи, женщина. Не твое дело, – и схватил за пульс, и попытался оттянуть нижнее веко.

– Отстань. Я еще не достаточно остыла. Кто тебе сказал?

– Семенов.

– Трепло какое, однако. Когда?

– Да вот… Час назад.

Она уважительно помолчала. Но не удержалась и съехидничала:

– Скорый ты на помощь, друг-анатом.

Вазген быстро поморгал прямыми колючими ресницами и невесело усмехнулся.

– Слушай, а за что ты так со мной?

Она помолчала, собралась с силами и… еще помолчала.

– Я «не за что», Вазген Ашотыч, я «для чего»…

– Не человек я, да? Не могла сама сказать, да? Ты не ёж, слушай, да? Ты ехидна.

– Вась… Давай не сейчас, ладно?

– Ёжик, – Вазген опять быстро поморгал и дернул носом, – а ты дура.

– Ага. Ты надолго?

И Вазген ответил:

– До конца…

Ночь была сложной. Боль оставалась вялой и сонной, но не получалась дышать. Она то и дело проваливалась в испуганно-черное, судорожно хватала Вазгена за пальцы и выныривала после дозы эуфиллина с преднизолоном, захлебываясь воздухом. После третьего провала она придушенно попросила:

– Отпусти меня, Вась…

– Ага. Сейчас. Обязательно, – и подышал ей в затылок.

Четвертого погружения не было.

11, суббота

Утром Вазген пошуршал ладонями по щетинистым щекам, реквизировал пузырек с жидким мылом и ушел искать бритву. Пришла утренняя сестра, начала осторожно умывать ее. Но тут вернулся выбритый Вазген и принялся мешать.