— Спасибо, Джинни! — прошептала она, чувствуя, как впервые за полтора месяца улыбается — улыбается по-настоящему. И было чему.
— За что? — с недоумением спросила та. — Эй, Гермиона, ты куда?
Но Гермиону было не остановить. Она трансгрессировала с места так стремительно, что лёгкий вихрь взметнул мелкий мусор с садовой дорожки.
* * *
Гермиона влетела в Министерство уже под конец рабочего дня, поэтому бежала с такой скоростью, что в груди всё жгло от недостатка воздуха.
«Он мне и родители, и семья, и муж и любовник».
А вот и лифт! Кнопка «Вниз». Золотые створки сошлись ужасающе медленно. Кнопка 9. Кабина скрипнула и тронулась.
«Быстрее, быстрее!»
«Отдел Тайн».
Гермиона пулей вылетела из лифта и помчалась по коридору, не дослушав, что там ещё говорил вслед женский голос. От жуткого предчувствия, что она отчего-то может не успеть, отчаяние захлёстывало с головой.
После той её угрозы в Атриуме Малфой отозвал свой иск, и Отдел наконец-то снова открыли. Но медальон был теперь надежно спрятан в сейфе под охраной Цербера, самого настоящего — мистеру Эссексу забот с начальником Аврората хватило. Но сейчас Гермиону бы не остановил и Цербер. Она уже перебирала в уме усыпляющие заклинания и слова колыбельных, как вдруг натолкнулась на изуродованную дверь Отдела Тайн на полу, вырванную из петель, рядом с завалом битых кирпичей. Нехорошее предчувствие обдало сердце холодом.
А чуть дальше, в узком коридоре, с потолка которого то и дело сыпалась побелка, Квинси тащил ей навстречу мистера Эссекса. Тот сыпал проклятьями и упирался, сжимая что-то в руках, но палочку не задействовал. Гермиона бросилась к ним и помогла вывести начальника в безопасное место.
— Что случилось?
— Он вырубил псину, — хрипло ответил Квинси, высморкавшись в грязный платок. — А потолок всё равно осыпался… Я вызову кого-нибудь из Отдела катастроф…
Гермиона осторожно усадила начальника на пол и ощупала: кажется, все кости целы.
— Что случилось? Почему потолок осыпался?
— Вы что же, не в курсе, мисс Грейнджер? — Эссекс горестно всплеснул руками. — Отдел теперь снова закрыт. И ваш экспериментальный проект тоже…
— Как? Почему?
— Медальон Морганы ни с того ни с сегодня взорвался к дракклам… Говорил же я вам не связываться с проклятыми вещами!
— Откуда вы знаете, что это был именно медальон? — девушка никак не хотела верить в происходящее.
— Вот! Смотрите, мисс Грейнджер! — на грязной ладони мистера Эссекса темнела крупная цепочка и пустая оправа. Рубина внутри не было. — Он один в хранилище лежал, как предмет первой опасности! Я уже Отдел запечатывал, когда сейф затрясся! А Цербер, бедняга, завыл… Чуть-чуть не успел заклинание заморозки на сейф набросить — рванул!..
Гермиона застыла не в силах произнести ни слова. Молчаливые слёзы закапали на чёрный мраморный пол. Только сейчас девушка обнаружила, что всё ещё крепко сжимает растоптанную розу из сада Поттеров — острый шип впился в кожу. Она растерянно посмотрела на израненную ладонь, как в отражение — точно такая же, как эта роза — растоптанная и беспомощная. Без единого шанса когда-нибудь встретиться с Люциусом.
Глава 10. В которой зеркала разбиваются
— Вы будете брать эти часы или нет?
Гермиона вздрогнула и отложила обратно на стеклянную витрину мужские наручные часы на широком посеребрённом браслете.
— Да… Нет. Я в другой раз зайду.
— Ну да, конечно, — продавщица брезгливо поджала губу и сложила руки на груди, — вы уже вторую неделю их разглядываете. Денег нет, да, чтобы парню своему подарить?
Гермиона бросила на неё взгляд, да такой тоскливый, что та умолкла.
На крыльце ветер подбрасывал пустой пакет из-под чипсов.
«Действительно, хватит цепляться за идиотские мечты. Всё кончено. Всё в прошлом. Надо жить дальше: будущим».
Она зашагала по вечерней улице маггловского Лондона, среди шума жёлтых, как канарейки, кэбов и красных двухэтажных автобусов. Между прохожих, среди которых не было никого с длинными белыми волосами, никого по имени Люциус. Вместе со стылым ноябрём в Лондон пришёл ветер-свирельщик. И он монотонно гудел вдоль переулков и в арках, ныл в трубах и каминах, завывал тоскливо, как вервольф в полнолуние. Гермионе порой казалось, что у неё образовалась дырка в сердце, и ветер, проникая сквозь эту дырку, создаёт этот гулкий заунывный звук — звук бесконечного одиночества.