Отражения (СИ)

Отдел Тайн вскоре после взрыва отреставрировали и открыли, и она всё также ходила на работу, расколдовывая древние реликвии, чтобы внести очередную инвентарную запись в скучный пыльный журнал. После всех этих скандалов с Малфоем и медальоном многие волшебники перестали здороваться, а некоторые и вовсе воротили нос при встрече. Но Гермиона только выше задирала подбородок, проходя мимо: а что же ещё оставалось?

«Почему я два раза оказывалась именно в Малфой-мэноре? — гадала она. — Может, именно там и стоило искать ответ?»

Гермиону мучительно тянуло туда, но Малфой дураком не был и обезопасил себя после их встречи в Атриуме: теперь законом ей было запрещено приближаться к нему ближе, чем на десять ярдов.

С самодельным кулоном, полном драгоценных воспоминаний, она так и не расставалась. Увы, в волшебном мире Омуты памяти оказались вещицей редкой и весьма дорогой. А уж чтобы получить такую штуку в подарок, нужно было стать единственной наследницей состоятельных магов или просто небывалой счастливицей. Ни той, ни другой Гермиона, разумеется, не являлась, поэтому бралась за любые подработки в Министерстве, чтобы отложить побольше денег: на Косой Аллее в одном магазинчике удалось найти старенький, но действующий Омут памяти. Она сторговалась с хозяином и теперь собирала каждый каждый сикль, надеясь хотя бы в воспоминаниях увидеться с Люциусом. А в магазин маггловских часов заходила чаще по привычке, глупая и навязчивая мысль не отпускала: как чудесно смотрелись бы те часы с широким посеребрённым браслетом на запястье её Малфоя…

«Он не твой, — одергивала она себя, — и никогда им не будет. Хватит себя обманывать. Он вообще здесь никогда не сможет появиться. Медальон уничтожен».

* * *

Люциус продолжал жить своей обыденной жизнью, хотя порой казалось, будто она остановилась. Иногда чудилось, будто в спальне Гермионы у подоконника, где она стояла в последний раз, образовалась дыра. Чёрная дыра, которая безвозвратно утянула девушку. И теперь тянула за собой его самого.

Драко, ко всему прочему, пропадал где-то на саммите в Камбодже, и только раз прислал открытку на фоне старых статуй и багровых джунглей. И, само собой разумеется, не обошлось без скандала с его женой. В первый же вечер после возвращения она заявилась к нему в спальню. Но Люциус встретил её холодно.

— Что тебе здесь понадобилось?

Невестка оторопела и изменилась в лице.

— Что здесь случилось, пока меня не было? Ты что, переспал с ней? Ты переспал с этой потас…

— Замолчи, — тихо, но веско оборвал Люциус.

И сказано это было с таким нажимом, что девица попятилась, в панике открывая и закрывая рот.

— Если ты бросишь меня, — выкрикнула она, — я позабочусь о том, чтобы на первой полосе «Ежедневного Пророка» появилась статья о том, какое бельё ты носишь!

Люциус хмыкнул и отвернулся.

— Из тебя никудышная шантажистка, невестка. Советую забыть обо мне, пока я не вышвырнул тебя за порог с позором без единого кната. И чтобы ноги твоей больше не было ни в моём кабинете, ни в спальне.

Она стояла и смотрела на него, приоткрыв рот в немом изумлении.

— Что ты сказал? Как ты сме…

— Вон!

Ещё мгновение «Гермиона» переваривала услышанное, а потом унеслась, шумно хлопнув дверью.

Люциус, как и бывало раньше, когда наваливалась тоска, целиком погрузился в работу. Но, как назло, оба проекта, над которыми он с энтузиазмом трудился, приостановили из-за нехватки финансирования. Вне себя от досады, он продиктовал секретарше, миссис О'Нил, язвительную служебную записку для министра.

Признаться, Люциус никогда не замечал миссис О'Нил. Она занималась разбором мелкой корреспонденции, готовила документы на подпись. Но однажды старая дева напомнила о себе. В момент, когда ему опостылело разглядывать серый лондонский туман за окном и он с тоской вспомнил об ясном небе Уилтшира.

— Да что за идиоты работают в Отделе прогноза погоды!

Люциус взмахнул палочкой, и за окном вдруг зазолотился осенний парк Малфой-мэнора. Солнце только-только взошло и обливало дрожащие на лёгком ветру листья кустов чистым сиянияем. И вишни у скамейки с изогнутой спинкой. Спелые вишни рдели на ветвях, словно прощальные осенние поцелуи. И он вдруг вспомнил, как Гермиона сидела на скамейке, покачивая ногой в полуспавшей туфельке, и с аппетитом поедала вишни. Алый сок на её нежных губах… утренний румянец. Отблески солнца в тёмных глазах цвета свежезаваренного чая.

— В самом деле, красиво, сэр, — проскрипела миссис О'Нил, щурясь из-под очков. — Так и манит присесть. Будто кто-то только что был там…

И Люциус поспешно стёр с лица глупую улыбку.