«Отречемся от старого мира!»

Вот первый вывод, который приходится сделать, Для революционеров созидать, делать хоть что-то полезное попросту не интересно и не весело. Их эмоциональная жизнь никак не связана с любым созданием чего бы то ни было. Это люди, которые не испытают удовольствия от мастерства другого человека. Не порадуются возделанному полю, первым росткам или красивому зданию. Ни Киев у Мандельштам, ни Казань у Гинзбург никак вообще не описаны. Этих старинных прекрасных городов для них просто не существует. Они — только фон для суечения революционеров, и только.

Второе — они патологически бесплодны. Ведь семейная жизнь, рождение и ращение детей — тоже форма созидания. У них же ненормально мало детей. На сто революционеров придется намного меньше потомков, чем на любые сто человек сравнимого уровня образования и материального достатка. А среди детей очень много тех, кто вырос вдали от отцов и матерей и не имеет с ними ничего общего.

Они не остановятся посмотреть, как играют жеребята или как утка учит плавать утят. Их не умилит красивый дед с длинной сивой бородой или малыш, обнявший младшего братика. У них не возникает никакого чувственного переживания, тем более не увлажнятся глаза при виде беременной, за юбку которой цепляется ребенок чуть постарше, или матери, которая кормит грудью.

Если они и отметят сделанный труд или красоту человека — скорее всего, это «от головы». А эмоции спят.

Третье — их эмоциональная жизнь связана исключительно с разрушением. Революционерам весело разрушать и убивать. Чувственные переживания, приятное волнение, учащение пульса появится у них при звуках артиллерийской дуэли, при виде пожаров и взрывов, от звука выстрелов, гула скачущей конницы, диких криков гибнущих в огне людей. Вот от этого у них адреналин тут же оказывается в крови! Вероятно, коммунары тоже ликовали, переживали своего рода восторг, когда поджигали Париж.

Четвертое — они не считают людьми никого, кроме себя и себе подобных. Мы все для революционеров — только двуногая фауна, фон для них самих. Как те «настоящие дамы» и их дочки для Надежды Мандельштам.

Пятое — они никогда не раскаиваются в своих преступлениях. Да и с чего бы раскаиваться? «Мы» — невыразимо прекрасны и правы по определению. А «не мы» — все равно скоты и ничтожества.

Разумеется, такое отношение к жизни ставит революционеров на грань, даже за грань психической нормы. В их среде невероятное число сумасшедших. В психиатрических лечебницах окончили свои жизни венгр Бела Кун и чех Карел Гинек Маха, чекист Михаил Сергеевич Кедров и первый русский марксист Петр Никитич Ткачев, там побывала треть народовольцев, проходивших по процессам 1870-х. Необычайно высокий процент. Назвать революционеров «ненормальными» — отнюдь не преувеличение.

Глава 4. От социальной революции — к утопической

— Народ этого не позволит…

— Так уничтожить народ!

Ф. М. Достоевский

Первая попытка

В мае 1917 г. анархисты устроили две вооруженные демонстрации. Их ораторы призывали к террору и анархии. Вскоре предводители перешли к боевым действиям, чтобы спровоцировать вооруженные выступления.

Уже 5 июня около полусотни анархистов захватили редакцию, контору и типографию газеты «Русская воля». И тут же издали листовку:

«К рабочим и солдатам. Граждане, старый режим запятнал себя преступлением и предательством. Если мы хотим, чтобы свобода, завоеванная народом, не была украдена лжецами и тюремщиками, мы должны ликвидировать старый режим, иначе он опять поднимет свою голову. <…> газета „Русская воля“ (Протопопов) сознательно сеет смуту и междоусобицы <…> мы, рабочие и солдаты, <…> хотим возвратить народу его достояние и потому конфискуем типографию „Русской воли“ для нужд анархизма. Предательская газета не будет существовать.

Но пусть никто не усмотрит в нашем акте угрозу для себя, свобода прежде всего. Каждый может писать, что ему заблагорассудится. Конфискуя „Русскую волю“, мы боремся не с печатным словом, а только ликвидируем наследие старого режима, о чем и доводим до общего сведения.

Исполнительный комитет по ликвидации газеты „Русская воля“».

Временное правительство, естественно, послало в типографию отряд войск. Окруженные анархисты в конце концов сдались, были арестованы и доставлены под конвоем — но не в тюрьму, а, на съезд Советов.

Затем, 7 июня, в ответ на захват типографии министр юстиции Временного правительства Переверзев отдал приказ очистить дачу Дурново. Сложность заключалась в том, что к февралю 1917 г. дача принадлежала члену Государственного совета, генерал-адъютанту. Генералу от инфантерии Петру Павловичу Дурново (1835–1919). После Февральской революции там разместились не только Петроградская федерация анархистов-коммунистов и организация эсеров-максималистов, но и правление профсоюзов Выборгского района, профсоюз булочников, комиссариат рабочей милиции 2-го Выборгского подрайона, Совет Петроградской народной милиции, и рабочий клуб «Просвет».