Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев

Государь сказал: «Я решился. Я отказываюсь от престола», и перекрестился. Перекрестились генералы.

Обратясь к Рузскому, государь сказал: «Благодарю вас за доблестную и верную службу», и поцеловал его. Затем государь ушел к себе в вагон. Вошел дворцовый комендант, свиты генерал-майор Воейков, которого присутствовавшие считали одним из главных виновников переживаемой катастрофы.

На вопросы Воейкова генералы отвечали неохотно и недружелюбно. Рузский очень небрежно напомнил Воейкову, как в Петрограде его «Куваку» употребляли в качестве шумих против конной полиции.

Затем вошел министр граф Фредерике. Врейков сейчас-же вышел. Фредерике был страшно расстроен. Он заявил, что государь ему передал свой разговор с присутствующими и спросил его мнения, но раньше, чем ответить на такой ужасный вопрос, он, Фредерике, хочет выслушать присутствующих.

Фредериксу повторили то, что было сказано государю. Старик был страшно подавлен и сказал: «Никогда не ожидал, что доживу до такого ужасного конца. Вот, что бывает, когда переживешь самого себя».

Здесь-же был обсужден вопрос о назначении великого князя Николая Николаевича верховным главнокомандующим. Это мнение было единогласное. На вопрос Фредерикса, как оформить детали, связанные с актом отречения, ему ответили, что присутствующие в этом не компетентны, что лучше всего государю ехать в Царское Село и там все оформить со сведущими лицами. Фредерике с этим согласился.

В это время была получена телеграмма, что из Петрограда в Псков к государю выехали член Государственного Совета А. И. Гучков и член Государственной Думы В. В. Шульгин.

Вошел государь и вынес собственноручно написанную им телеграмму к Родзянко о том, что нет той жертвы, которую он не принес-бы на благо родной матушки России, что для ее блага он отказывается от престола в пользу своего сына с тем, чтобы он до совершеннолетия оставался при нем. Государю было доложено Фредериксом о назначении верховным главнокомандующим великого князя Николая Николаевича, на что государь охотно согласился. Затем государь снова ушел писать телеграмму в ставку, Алексееву, о назначении верховного главнокомандующего и о своем отречении. По уходе государя было обращено внимание Фредерикса на то, что в телеграмме на имя Родзянко государь ничего не упомянул о великом князе Михаиле Александровиче. Рузский написал на клочке бумаги, как необходимо дополнить телеграмму, и передал это Фредериксу, который понес государю. Государь, вынося дополненную телеграмму Родзянко и телеграмму Алексееву заявил, что он дождется в Пскове Гучкова и Шульгина. Затем он распрощался с присутствующими, поблагодарив генералов за откровенный ответ. Это было в 3 ч. 45 минут дня.

В виду ожидавшегося прибытия Гучкова и Шульгина, Рузский решил не отправлять телеграмм государя до их приезда.

Через 20 минут государь потребовал эти телеграммы к себе. Рузский лично понес их и уговорил государя оставить их у него (Рузского), дав слово не отправлять их до выяснения цели прибытия Гучкова и Шульгина.

Герцог Н. Н. ЛЕЙХТЕНБЕРГСКИЙ Беседа с журналистом Л. Ганом о последних днях Николая II в ставке.

Герцог Н. Н. Лейхтенбергский при низложенном императоре Николае II нес обязанности флигель-адъютанта в дни государственного переворота. Он дежурил в последние две недели при царе и был свидетелем всего происходившего, как в ставке верховного главнокомандующего, так и в Пскове в момент отречения царя от престола.

Н. Н. Лейхтенбергский сопровождал Николая II до царского павильона, и его впечатления представляют несомненно большой интерес.

Герцог Лейхтенбергский до сих пор не может опомниться от всего пережитого. Отдельные его фразы хаотичны, цельности в его рассказе нет.

Он говорит:

– Для меня, по крайней мере, с первого дня революции все было ясно; я чувствовал, что без тяжелых последствий для царствующего дома возникшие события не закончатся. Все, что я вам скажу, верьте, это правда, чего я лично не видел и не слышал, об этом говорить не стану.

Когда были получены в ставке первые совсем еще смутные сведения о возникших в Петрограде беспорядках на почве недостатка хлеба, в свите считали, что событие это носит лишь прискорбный характер, оно не опасно и не грозит тяжелыми последствиями царствующему дому.

Я не знаю, что говорил государь о первом дне революции, но лица свиты считали, что возникшие беспорядки – это типичный бунт, что при известной энергии его можно прекратить.

На царских завтраках и обедах, на которых я, как флигель-адъютант, присутствовал, я ничего не слышал, какие меры вырабатываются для водворения порядка в столице и для восстановления спокойствия.

Среди же свиты высказывались соображения, что надо послать в Петроград генерала с диктаторскими полномочиями, предоставив в его распоряжение отряд войск для усмирения восставших.