Отречение от благоразумья

Умеют ведь женщины брякнуть нечто такое в самый неподходящий момент... Значит, по мнению господина посла, я — приличный человек? И с каким чувством теперь прикажете мне оправляться заполнять протоколы его же допросов и присутствовать на дознаниях? Я уже начал подзабывать значение пакостного словечка «совесть», зачем мне снова его напоминают?

КАНЦОНА ТРЕТЬЯ Берег левый, берег правый

Как справедливо заметил делла Мирандола, вокруг нас расстилался не Париж, а Стобашенная Прага, и в нашем распоряжении более не имелось толстостенных подвалов старой надежной крепости Консьержери. Здесь их заменяла печально известная Клементина, монастырь святого Клемента чьи острые башни и шпили возвышались на правом берегу Влтавы, надежно отделенные от нас полосой реки и Карловым мостом, вотчина доминиканцев и братьев ордена Иисуса. Я рассчитывал, что смогу догнать неспешно удаляющуюся вверх по Влашской улице процессию, срезав дорогу через россыпь переулков Малой Страны, и для меня, в отличие от Мирандолы, сегодня выдался удачный день. Громоздкая карета герра Мюллера стояла всего в сотне шагов от венецианского посольства, позади нее уныло маячила крохотная крытая повозка, обшитая тонкими листами жести и с наглухо зарешеченными окнами, внутри коей пребывал делла Мирандола.

Вокруг двух загромоздивших улиц экипажей крутилось подозрительно много вооруженных всадников и глазеющих обывателей. Неужто слух о взятии господина посла под стражу успел разлететься по всему городу и объявились безумцы, намеревающиеся отобрать у инквизиции ее законную добычу?

Возле итальянского подворья наоборот, людей словно метлой повымело. Так случается, когда над воротами дома болтается черная тряпка, безмолвно и страшно предупреждающая: «Здесь чума».

С первого взгляда я решил, что господин легат угодил в осаду, но, присмотревшись внимательнее, понял, что преувеличил опасность. Да, его остановили, но не пытались насильно открыть дверцы или причинить какой-то вред. Со второго взгляда я признал человека на вороной лошади, разговаривавшего с высунувшимся из окна кареты отцом Густавом. Пан Сигизмунд фон Валленштейн собственнолично, да еще в сопровождении небольшого, однако грозно выглядевшего отряда городской стражи. Что ему понадобилось от святой инквизиции?

— ...Чехия, если мне не изменяет память, не входит в Папскую область и не уж точно не стала с нынешнего дня вашим личными имением. Впрочем, как и Венеция. Здесь действуют законы императора Рудольфа...

— Над которыми стоят законы Церкви. Надеюсь, этого вы не будете оспаривать, мсье Валленштейн? Кстати, вас не затруднило бы приказать вашим людям освободить дорогу?

Го-осподи всемогущий!.. Не знаю, каким образом, но к господину Валленштейну долетела весточка о последних новостях из венецианского посольства, и он решил вмешаться. Могу заранее предсказать исход: ничего это не даст. Законы мирской власти — одно, а порядки инквизиции — совсем иное.

Смешиваюсь с растущей толпой зевак на тротуаре, пинаю каблуками недовольно всхрапывающую лошадь, пробиваясь ближе. Так и есть, отец Густав громогласно вещает:

— Расследование преступлений против веры есть дело смиренных слуг Божиих и лишь после оглашения приговора уличенные еретики передаются светским исполнителям для надлежащего наказания. Кому-кому, а вам, слуге порядка, надлежит затвердить это покрепче, чем «Отче наш». Извольте разогнать ваш сброд и тогда, может быть, я постараюсь забыть сей прискорбный инцидент. Не портите свою карьеру, mein Herr Валленштейн, ради какого-то...

Еле различимый, по-прежнему неунывающий голос из недр мрачной железной повозки:

— Сигизмунд, это вы? Кажется, я по уши в дерьме, простите за некуртуазность! Заглядывайте как-нибудь в гости, нынче я перебираюсь на хлеба к гостеприимнейшей Клементине! И не стоит обижать монашков, такое уж у них сволочное ремесло!..

Выкрики внезапно оборвались, будто человеку, заточенному в металлический ящик на колесах, поспешно и грубо заткнули рот. Возможно, так и произошло — вряд ли предусмотрительный герр Мюллер оставил Мирандолу без двух-трех сопровождающих. Затрудняюсь представить, как они умещаются в такой тесноте.

Пан Валленштейн, похоже, засомневался, подсчитывая соотношение сил, возможные потери и вероятность навлечь на свою голову гнев папского легата. Последнее могло обернуться чем угодно: от снятия с должности и высылки из Праги до долгого пребывания в неуютной подвальной камере Далиборки.

Конец колебаниям мсье Сигизмунда положил маленький листок бумаги, выпорхнувший из окна кареты и несший на себе распоряжение всесильного Ярослава фон Мартиница. Перечитав его несколько раз, Валленштейн досадливо сплюнул, дернул поводья, разворачивая коня, проорал: «В колонну по два — тронулись!» и увел свою гвардию куда-то вниз по улице. Должно быть, Мирандоле пришлось испытать сильное разочарование.