Отречение от благоразумья

Внизу объявилась пани Маргарита. Как всегда, безупречная, очаровательная и пребывающая вовне грешного мира. Она заворковала, пытаясь успокоить взбешенного единомышленника и выспросить подробности краткого визита господина Ди. Мэтр Жером патетически изобразил в лицах состоявшийся разговор, Маргарита, выслушав, пожала плечами и холодно отрезала:

— Его снедает зависть, только и всего. Он отлично понимает, что с кончиной Рудольфа потеряет почти все, и в первую очередь Джейн. Не волнуйтесь, mon ami Жером. Ди теперь лишь тень прежнего великого магистра, лишенная и сотой доли его влияния. Он нам не страшен.

— Однако он упомянул о некоем «тайном ордене» и настоятельно советовал держаться подальше от Никса, — доложил Ла Гранж, преданно уставившись на женщину. Пани Домбровска нахмурилась, но спустя миг ее чело разгладилось:

— Пусть говорит, что хочет. Собака лает — ветер носит. Да, мэтр Филипп не лишен странностей, но мы сумеем найти к нему подход. Главное, чтобы он не вздумал обвести нас вокруг пальца. Что же до ордена... Пора заняться слухами о прекращении его существования, он свое сделал, заставил инквизиторов побегать, как ошпаренных. Кстати, вы ходили на Старомястскую, посмотреть на этот ритуал жертвоприношения? И после этого они еще смеют называть себя «милосердными»!

— Да, — мэтр Жером недовольно скривился. — Много крика, дыма и вони. Студенты из Каролинума и люди фон Турна устроили очередное побоище, пытаясь остановить аутодафе. Кого-то ранили, кого-то помяли в толпе... Пани, вы уверены, что это действительно требовалось?

Маргарита снисходительно кивнула, и с этого мига я понял, что ненавижу эту красивую, утонченную, на редкость образованную даму оккультного полусвета, ненавижу просто и незамысловато, как некоторые не могут выносить зрелища ползущей змеи или раздавленного таракана. Значит, Лоренцо Фортунати и неотрекшиеся актеры погибли. Кто следующий?

— Кстати... — мэтр Жером глянул наверх и я невольно сдвинулся в сторону, опасаясь быть замеченным. — Как ваш подопечный?

— Пока жив, — пани Домбровска испустила короткий гортанный смешок, похожий на мурлыканье довольной кошки. Меня перекосило, ибо сомнений в характере моего здешнего времяпровождения более не оставалось. Вот тебе и отыскал родственную душу. — Пришлось его слегка опоить, чтобы угомонился. К вечеру, наверное, придет в себя и начнет выспрашивать, как да что. Милый мальчик, но до чрезвычайности любознательный и сообразительный.

— Зачем он вообще вам понадобился? — сварливо поинтересовался Ла Гранж. — Думаете, убедите его стать нашим осведомителем в стане инквизиторов?

— Почему нет? Говорят, я умею находить к людям должный подход... — голоса отдалялись, становясь все тише и неразборчивей, потом долетел скрип открываемой и закрываемой двери. Я еще посидел немного, обдумывая услышанное и мысленно извиняясь перед своей удачей, которую слишком рано счел вероломной изменницей, а затем начал спускаться вниз, настораживаясь при каждом подозрительном звуке. Желания попрощаться с гостеприимной хозяйкой не замечалось. Пусть думает о моем побеге, что хочет.

Лестница лепилась к стене обширного нижнего зала, который я пересек едва ли не на цыпочках. Юркнул в прихожую перед высокими темными створками, сунулся в гардеробный шкаф, с радостью обнаружив там собственный плащ и изрядно потрепанную шляпу, навалился на дверь и торопливо выскочил наружу, к неизвестно какому дню недели и мелкому снегопаду.

Мне хотелось догнать мэтра Ди и рискнуть задать ему парочку вопросов, но я здорово сомневался, что прославленный магистр снизойдет до беседы с каким-то там мальчиком на посылках из инквизиционного трибунала. К тому же величественный старик в черной накидке отбыл в неизвестном направлении, а где он проживает, я не знал. Ладно, отложим визит к магистру Ди до лучших времен.

Желудок во всеуслышание напомнил о себе и своих насущных потребностях. Такое чувство, что ему ничего не доставалось дня три или четыре. Оглянувшись назад, я счел, что мое бегство пока остается незамеченным, но будет весьма разумно не маячить и далее под окнами жилища пани Домбровской. С нее вполне станется затащить меня обратно и снова угостить какой-нибудь отравой собственноручного изготовления.

Через два дома по Янской улице я узрел знакомый и притягательный лист жести, украшенный изображением бравого всадника на лихо вздыбленном коне и надписью «Лошадь Валленштейна». Стрелки любых городских часов, по моим прикидкам, должны сейчас находиться между десятью и одиннадцатью утра, значит, заведение мадам Эли наверняка открыто. Пусть в Клементине меня ждет мучительная казнь за долгую и неоправданную отлучку, но я предпочитаю умереть сытым!