Отречение

Посвятим несколько слов Ваминосу — славному доброму караковому коню. Мексиканцы, имеющие сотни эпитетов, чтобы обозначать масть лошади, называли его «дгиуо». Это был караковый пегий жеребец, грифельно-мышиного цвета с подпалинами, если вы только можете представить себе такое сочетание. Вдоль всей его спины от гривы до хвоста тянулась черная полоса. Он был двужильный. Землемеры не отмерили в целом мире такого количества миль, какое Ваминос мог отмахать в один день.

В восьми милях к востоку от ранчо Сиболо, Рене ослабил давление своих колен, и Ваминос остановился под большим ратановым деревом. Его желтые цветы изливали аромат, который заставил бы покраснеть розы Франции. Земля при лунном свете казалась огромной вогнутой чашей, покрытой хрустальным небом, как крышкой. На просеке пять зайцев прыгали и резвились, как котята. В восьми милях дальше к востоку сияла бледная звезда, как будто упавшая ниже горизонта. Ночные путники, часто определявшие по ней дорогу, знали, что этот свет горит в ранчо де лос Ольмос.

Через десять минут Иенна Куртис прискакала к дереву на своем гнедом пони. Влюбленные перегнулись на седлах и обменялись горячим рукопожатием.

— Мне следовало бы подъехать поближе к вашему дому, — сказал Рене, — но вы мне все не позволяете…

Иенна засмеялась, и при бледном лунном свете засверкали ее крепкие белые зубы и бесстрашные глаза. В ней не чувствовалось ни малейшей сентиментальности, несмотря на лунный свет, аромат ратановых цветов и великолепную фигуру Рейса Трусделля, влюбленного. И все же она была здесь, в восьми милях от дома, чтоб встретиться с ним.

— Сколько раз говорила я вам, Рене, — сказала она, — что я ваша подруга до полдороги? Всегда только до полдороги.

— А отец? — вопросительно сказал Рене.

—Готово! — произнесла Иенна почти со вздохом. — Я сказала ему сегодня, после обеда, и думала, что он будет в лучшем настроении. Случалось ли вам когда-нибудь, Рене, разбудить льва? Он чуть не разнес в куски все ранчо. Все кончено. Я люблю своего отца, Рене, и, кроме того, боюсь его. Он потребовал, чтобы я обещала, что никогда не выйду замуж за Трусделля. Я обещала. Вот и все. А вам какое выпало счастье?

— То же самое, — медленно сказал Рене. — Я обещал ему, что его сын никогда не женится на Куртис. Я как-то не мог пойти против него. Он очень стар. Я очень его жалею, Иенна.

Девушка перегнулась на седле и положила свою руку на руку Рейса.

— Я никогда бы не подумала, что вы полюбитесь мне еще больше за то, что откажетесь от меня, — пылко сказала она. — Но это так. Я теперь должна ехать обратно, Рене. Я незаметно выскользнула из дома и сама оседлала Танцора. Спокойной ночи, сосед.

— Спокойной ночи, — сказал Рене. — Осторожнее поезжайте там, около барсучьих нор.

Они повернули лошадей и разъехались в разные стороны. Иенна обернулась на седле и крикнула ясным голосом:

— Не забывайте, что я ваша до полдороги, Рене.

— Черт бы побрал все эти родовые распри! — злобно пробормотал Рене, обращаясь к ветру, на обратном пути в Сиболо.

Рене послал лошадь на малое пастбище и прошел в свою комнату. Он открыл нижний ящик старого бюро, чтоб вынуть оттуда пачку писем, которые Иенна писала ему в то лето, когда она уезжала гостить на Миссисипи. Ящик застрял и он резко дернул его, как это свойственно мужчинам. Ящик выскочил и отколотил себе бока — что случается с ящиками. Откуда-то выпало старое, сложенное, пожелтевшее письмо без конверта. Вероятнее всего — из одного из верхних ящиков. Рене поднес его к лампе и внимательно прочел. Затем он надел шляпу и направился к одной из мексиканских хижин.

— Тетка Хуана, — сказал он, — мне надо с тобой поговорить.

Древняя мексиканка с седыми волосами и поразительным количеством морщин поднялась с табуретки.

— Садись, — сказал Рене, снимая шляпу и придвигая себе единственный стул в хижине. — Кто я, тетка Хуана? — спросил он по-испански.

— Дон Рейсом, наш добрый друг и хозяин. Зачем вы это спрашиваете? — удивленно ответила старуха.

— Тетка Хуана, кто я такой? — повторил он, глядя ей в глаза строгим взглядом.

Испуганное выражение промелькнуло на лице старухи. Она начала возиться со своей черной шалью.

— Кто я, тетка Хуана? — еще раз сказал Рене.

— Я тридцать два года прожила на ранчо Сиболо, — сказала тетка Хуана. — Я думала, что меня похоронят у холмика за садом, прежде чем это узнается. Заприте дверь, дон Рейсом, и я вам все скажу. Я вижу по вашему лицу, что вы знаете.

Рене провел целый час за запертой дверью тетки Хуаны. Когда он шел обратно домой, Кудряш окликнул его из сарая.

Бродяга сидел на койке, болтая ногами, и курил.

— Послушайте, приятель, — ворчал он, — так не поступают с человеком, которого похитили. Я пошел в кладовую и занял бритву у того прилизанного парня и побрился. Но это не все, что нужно человеку. Скажите, не можете ли вы отпустить мне в стаканчик еще пальца на три того зелья? Я ведь не просил вас тащить меня на вашу проклятую ферму.

— Встаньте-ка к свету, — сказал Рене, пристально вглядываясь в него.

Кудряш нехотя поднялся и сделал два шага вперед.