«Отреченное знание». Изучение маргинальной религиозности в XX и начале XXI века. Историко-аналитическое исследование

Второй посылкой в полномасштабном изучении западного эзотеризма в рационалистическом ключе стали историко-культурные исследования, объектом которых в первую очередь стали эпоха Ренессанса и поздний эллинизм. Можно сказать, что определенную перспективу такого рассмотрения Ренессанса заложил в эпохальном труде «Культура Возрождения в Италии: Опыт исследования» еще Якоб Буркхардт. Для Буркхардта в его стремлении уйти от устаревшей схоластики мыслители Возрождения случайно открыли массу отживших свой век суеверий, таких как алхимия, астрология, магия и т. п. Буркхардт был одним из первых, кто предложил рассматривать возрожденческую мысль как своего рода consensus oppositorum, сочетающий тягу к новому гуманизму, лишенному астрологического детерминизма и магического автоматизма, и увлеченность наследием древних, веривших и в астрологию, и в магию. Для него двумя иллюстрациями крайностей такого сочетания были Пико делла Мирандола как образец нового рационалиста[150] и Марсилио Фичино как пример помраченного суевериями мыслителя. У Буркхардта различные формы эзотеризма получают недвусмысленную характеристику «достойных сожаления»[151] «глупостей»[152] и «ложных хитросплетений»[153], против которых вел борьбу «просветленный итальянский дух»[154]. Любопытно, что он завершает свою работу ссылками на гимны Лоренцо Медичи, — по идее Буркхардта, эти гимны должны были стать выражением зари нового гуманизма, призванного заменить собой «юдоль скорби»[155], то есть устаревший средневековый мир. По Буркхардту, гимны Лоренцо описывают «мир как единый великий нравственный и физический космос»[156]. В этом видении мыслителей Возрождения заметно «вызревание высшего плода… познания мира и человека»[157], давшего начало «нашей эпохе» Нового времени. Пафос противопоставления суеверной древности рационализму присущ подавляющему большинству ученых, в той или иной степени обращавшихся к тематике западного эзотеризма через оптику исследований культуры.

Важной вехой в предыстории рационального исследования эзотеризма стал восьмитомный труд Линна Торндайка «История магии и экспериментальной науки», публикация которого началась в 1923 году, а закончилась в 1958‐м. Непосредственно связи магических представлений и науки посвящены первые пять томов. Кроме того, Торндайк был одним из ранних сторонников издания журнала Isis и сделал немало для популяризации исследований алхимии как части истории науки. Торндайк оттолкнулся от тезиса Фрейзера о магии как примитивной стадии человеческого развития, стадии, из которой впоследствии родилась современная наука, и рассмотрел роль магических представлений[158] в истории развития научной мысли на Западе. Как подчеркивают современные исследователи[159], Торндайк склонялся к большей по сравнению с Фрейзером нейтральности в оценки магии, кроме того, он предложил расширительное ее понимание, расценивая магию не как набор практических действий, а как особую форму мировоззрения, вобравшую в себя как теоретико-экспериментальные, так и фольклорные элементы. Для Торндайка, и здесь он рассуждал вполне в духе Фрейзера и Конта, магия была важным этапом на пути становления современного естествознания, а маги — прообразом ученых-экспериментаторов. Правда, Торндайк почти полностью проигнорировал особую специфику эпохи Ренессанса, той эпохи, с изучения которой начнется серьезное научное рассмотрение западного эзотеризма в 1960‐е.

В 1950‐е годы свет увидели два труда британского историка, сотрудника Варбургского института Даниэла Пикеринга Уолкера, посвященные роли магии в музыкальных теориях мыслителей эпохи Ренессанса: «Орфей-богослов и ренессансные платоники» (1953) и «Духовная и демоническая магия: от Фичино до Кампанеллы» (1958). Уолкер изучал музыкальную теорию позднего Ренессанса и через нее вышел на специфику магического мировоззрения эпохи. Он продемонстрировал, что музыка для того времени была чем-то вроде античной пневмы — живого связующего все духа. Уолкер в отличие от большинства его современников показал, насколько глубоко в культуре Ренессанса были укоренены магические представления, насколько они были серьезны и являлись прерогативой интеллектуальной элиты эпохи. Он связал магическое мировоззрение с католическим учением о таинствах, предположив, что именно месса с ее

музыкой, словами посвящения, благовониями, светом, вином и высшим магическим действом — пресуществлением — …оказала фундаментальное влияние на всю средневековую и ренессансную магию, также став основной причиной осуждения церковью всех магических практик[160].