«Отреченное знание». Изучение маргинальной религиозности в XX и начале XXI века. Историко-аналитическое исследование

Поможет ответить на этот вопрос теория Эко об идеальном читателе. Согласно итальянскому семиотику, текст сам создает правила своего прочтения и своего читателя. Автор при написании текста имеет в сознании модель некоего читателя, на которого ориентируется данный текст. Этот читатель имеет возможность раскодировать сообщение таким образом, который не будет противоречить замыслу текста. Многие тексты требуют для адекватного прочтения знание некой «энциклопедии компетенции»[219]. Под «энциклопедией компетенции» Эко понимает сложную систему кодов и субкодов языка, на котором написан текст. В любом случае, текст требует от читателя некой активности и знаний в определенных сферах и направлениях, а значит, и участвует в формировании своего читателя, сообщая ему определенные правила компетенции для своего прочтения[220]. Тот читатель, модель которого подразумевает автор при создании текста, согласно Эко, носит название М-Читатель (модель читателя).

Открытый текст изначально имеет лабиринтообразную структуру, которая, отметим, была вложена в него автором[221].

Читатель не может использовать текст так, как ему, читателю, хочется, но лишь так, как сам текст хочет быть использованным. Открытый текст, сколь бы ни был он открыт, не дозволяет произвольной интерпретации[222].

Это значит, что открытый текст подразумевает своего особого читателя, умеющего раскодировать его определенным образом. Закрытые тексты могут быть перетолкованы из щегольства и ничего при этом не теряют, хотя, возможно, и не обретают. Тексты же открытые теряют очень много при неверном декодировании.

Можно — по глупости — прочитать «Процесс» Кафки как тривиальный уголовный роман, но текст при этом рухнет. Текст, можно сказать, сгорит, как сгорает «самокрутка» с марихуаной, подарив курильщику сугубо личное ощущение эйфории[223].

Открытые и закрытые тексты имеют отличную друг от друга фабульную структуру. В закрытых текстах читателю изначально предлагается выбор того или иного пути понимания развития сюжета, но чем дальше сюжет продвигается, тем все менее очевидными становятся развилки и все более путь читателя походит на просеку, вырубленную в нарративном лесу.

Открытый же текст, напротив, приглашает читателя в соавторы, он подтверждает широчайший интерпретационный диапазон читательских предположений. Хорошо видно различие двух типов фабульной композиции на рисунке, который Эко приводит в своей книге[224]:

На рисунке а мы видим типичное развитие повествования в тексте открытого типа (буквой S помечены точки — этапы фабулы, на которых от читателя ожидается какое-либо предсказание). В нем автор ведет читателя шаг за шагом к точке множественности интерпретаций. В таком тексте никогда нельзя вынести окончательный вердикт, любое из осмыслений текста будет лишь возможным, но с помощью такой вариативности концовок читателю открывается свобода интерпретации всего повествования в свете того варианта концовки, который был им выбран. Один из самых ярких примеров подобной концовки — «Приключения Артура Гордона Пима» Эдгара По[225].

На рисунке b представлен другой вид построения фабулы в текстах закрытого типа. В них отправитель сообщения, то есть автор текста, предлагает читателю раз за разом предсказывать дальнейшее развитие сюжета, но каждый раз утверждает свое авторитарное право на то, как правильно читать этот текст. Примером такого построения могут служить все детективные романы.

Вся теория текстовых интерпретаций Эко призвана лишь к одному: показать и доказать, что текст имеет четко выраженный смысл и правила своего прочтения и что читатель текста во многом формируется самим этим текстом.

Эко отмечает, что можно провести различие между «свободой интерпретативного выбора», которую дает нам открытый текст, и «свободой того читателя, который обращается с текстом как всего лишь со стимулом для своих собственных фантазий»[226].

В последнем случае интерпретация читателем текста будет ошибочной, потому что она не будет сформирована правилами, лежащими внутри данного текста. Это утверждение можно проиллюстрировать с помощью примера. Если Джек Потрошитель говорит нам, что он совершал свои преступления, основываясь на истолковании Евангелия от Луки, мало кто станет утверждать, что текст Евангелия несет в себе такую интенцию. Хотя критики, которые полностью устраняют какую-либо возможность автономии текста (такие, как Ричард Рорти), скорее всего, будут утверждать легитимность и этой интерпретации. Именно последний, радикальный вариант интерпретации, по Эко, и представляет собой герметический семиозис.