Отреченные гимны

- Они заходят для удара! - штурман заметно волновался.

- Кто их звал... Они же нам всех в капусту покрошат! Да еще такая облачность... - прошипевши слова эти, как змей, полковник на минуту смолк. - Высадка десанта отменяется, - внезапно отчеканил он и повернулся грозно к двум стоявшим позади него рослым офицерам. Давно, с самого начала полета, искал полковник причину для отмены сомнительной операции! Теперь причина нашлась. "Пусть понижают. Пусть орет эта рыхлая баба, этот зам поганый... Не дам ребят крошить..." - Безопасность высадки гарантировать не могу, - сказал полковник вслух. - Передайте восьмому: сядем в Крыму. Радисту: запросить Донузлаву.

- "Чуфал-Су", "Чуфал-Су", - заныл и застонал через минуту далекий и высокий, женский почти, затерявшийся в чреве транспортника дискант радиста. - "Чуфал-Су", здесь "Сахалин", "Сахалин"...

Раздался слитный, широко разошедшийся по земле удар, за ним еще один, и давно не имевшие настоящей практики, а потому радостно-возбужденные летчики фронтовых бомбардировщиков, израсходовав бомбовый запас, развернувшись, пошли домой, на базу. Выходя из пике, один из серебристых низковысотных бомбардировщиков СУ-24 зацепил в тумане головной - с майором "бэзпэки" и следователем - вертолет, начисто срезав ему несущий винт. Вертолет, как китайский бумажный журавлик, завертелся юлой, затем кувырнулся носом книзу. "Туман, черт его дери!" - успел подосадовать про себя отнюдь не напуганный сильным толчком и гадким скрежетом, возбуждаемый одним только предстоящим взятием под стражу подозреваемых и теми возможностями, что открывались перед ним как перед частным судьей, следователь Степененко. "Ну ничего! Пробьем..."

Страшный пылающий удар перевернул мысли Никодима вверх дном, вздул их громадным кровавым пузырем, без следа рассеял над РУБРом.

Второй адъютант и двое автоматчиков-рубровцев, убрав носилки, аккуратно уложили Нелепина на нос просторного черносмоленого баркаса. Иванна примостилась рядом. Ждали лишь хлопца. Он тотчас и прибежал, сел за мотор, стал заводить его, завел, адъютант в перьях разулся, зашел по щиколотки в воду, толкнул баркас, тот, кренясь на правый бок, скользнул на стремнину...

- Батько вэлив, по-быстрому! - радовался хлопец, наслаждаясь полоснувшим по горлу ветром. - Протокамы, протокамы! Ни за що нэ найдуть!

- Ты осторожней! - перекрикивала мотор Иванна. - Туман же! Как бы во что не врезаться! - Она огляделась. Туман высоченной льдиной белого океанского теплохода сползал вниз по реке. Было ясно: в таком тумане может потонуть не только река, но и все сущее, в таком тумане не отыщут их ни дьявол, ни Бог!

Иванна услышала туповато-страстный удар о землю, затем - словно бы резкий разрыв небесной, удерживающей землю в равновесии пленки. Баркас качнуло (наверное, хлопец со страху выпустил на миг руль), но тут же баркас и выровнялся.

Нелепин открыл глаза, чуть повернул голову. Лодка входила в огромное, спускавшееся на реку, словно на сотне парашютов, облако. Казалось, что лодка ударяется об облако со стуком-грюком. Но, может, это хлопал-постреливал мотор? Постепенно облако стало сплошным, молочным. Вдруг шапку облака, как ножом, срезало: молоко и вата остались низко над водой, а выше - засияла голубая, чисто протертая твердь. Нелепин с наслажденьем задрал голову в голубизну и увидел: с правого, высокого, круто выставляющегося из туманов берега улыбается ему одними глазами не старый еще, с седоватой, разбросавшейся по груди бородою человек.

- На меня, - проговорил человек радостно, - на меня держите! Давно жду... - Лодка тотчас к месту, где стоял человек, и повернула.

Тяжелый пулемет БМП-1 бился в истерике где-то рядом, бился под чьим-то налегшим на него телом, как норовистая женщина. От возбуждения Дурневу стало жарко, как в парной. Он наполовину выдвинулся из желто-смуглых, голоногих, бесстыже заголивших себя снизу, от щиколоток до плеч, стеблей камыша. Рев снижающегося транспортника, визг уходящих после первого удара "сушек", стрельба рубровцев, кавардак смешавшихся в низком воздухе нематерьяльных субстанций и физических тел представились ему почему-то визгом-хрипом притягивающей его женщины. Представилась и вся Иванна целиком: сломленная, как тот блескуче-выпуклый стебель, пополам, в легкой, в камышево-пленочной одежде...

- Попалась, лапа! Попа...

Еще один страшный удар завертел на месте и оглушил Дурнева. Толстым, косо срубленным ивовым сучком ему содрало кожу на левой половине головы, рассекло надвое козелок уха. Дурнев вмиг оказался на коленях, и в голове его что-то сдвинулось. Показалось: с головы и с шеи содрали кожу, плещут на содранное йодом из широкогорлой банки. Из глаз хлынули слезы. Однако Иванна не исчезла: вторым ударом ее тоже подбросило и перевернуло - треснула на груди блузка, выпятился наружу глуповато-коричневый медовый сосок. Сосок чуть вздрагивал, влек к себе.

Дурнев не замечал, что контужен, что по белым волосам его и по щеке стекает кровь. Стряхнув с губ и век мелкий сор и землю, смахнув камышовые лушпайки, он обратился грубовато к полуодетой женщине: