Отреченные гимны

А ты, Россия? Ты есть или тебя нет уже? Куда запропала ты в последние десятилетия и где искать тебя, о неизъяснимая страна? А может, мы неправильно исчисляем тебя и определяем? Может, языковые твои границы, географические и духовные твои очертанья нам недостаточно известны? Тогда... Тогда хоть на краю листа надо немедленно вычертить контур другой от многих себя скрывающей - страны. И там же записать: нет, Россия, о нет! Ты не птица и не возок, влекомый ленивым коренником и глядящими на сторону пристяжными! Ты не катишься колесом кровавым к прогрессу и не регрессируешь! Ни от кого не отстаешь и никого не обгоняешь, не летишь в бездну и не задыхаешься подводной лодкой на илистом дне! Твои качества и движенья твои - иные. Нелинейны они и непоступательны, трудноуследимы и сверхэволюционны. Потому что ты сама и есть оболочка для одной из частиц мировой души. И этой-то мировой, всеобщей души в тебе, Россия, - немерено! Больше, больше ее, чем для жизни "нормальной" надо. Даже и жить "по-современному" такой излишек души мешает. Потому как провозгласил современный мир: Бог, совесть, душа - не нужны, избыточны! Однако ж есть места, где это пока не так. И одно из мест таких последних - Россия. Потому-то говорить о душе и не говорить о тебе, Россия, - бессмысленно. Даже и тогда, когда сама ты о душе и о Боге забываешь...

То, что сказал заведующий отделом науки Ника Каркавцев, враз смяло и опрокинуло все нелепинские планы, повытряхнуло из него и мысли о душе:

- Только что позвонили и передали: умер Александр Мефодьевич.

Затем, по словам Каркавцева, телефонный голос надолго угас, Каркавцев даже подумал: звонивший отключился. Однако, после паузы, телефон заговорил вновь: "Умер - сегодня. Утром, в девять сорок. Его специально вывозили за город". Последние слова говоривший подчеркнул особо. Затем добавил: "Действуйте сообразно крайним обстоятельствам. Времени на проверку сообщения у вас нет".

Нелепин отослал всех, сидел в полутемной комнате один, ковшами глотал нахлынувшую печаль, думал, досадовал, вскакивал, садился. Мысли, однако, шли слабенькие, вяло разбросанные. Нелепин понимал: надо спешить, но и спешилось как-то туговато, через силу. С момента задержания Ушатого он все время выстраивал свои действия. Твердо знал одно: бросать программу нельзя, отдавать кому попало - тоже. И хоть к науке отношения не имел - понимал: сейчас кроме него дела этого никто не вытянет! Дурнев ненадежен, слаб. Ученые - разобщены, подавлены. Только сам, один! Надо просто переждать, пока все в Москве угомонится, появится власть, которой такие программы небезразличны. Вот тогда всю информацию можно на место и вернуть. Для того Ушатый его на президентское место и ставил!

"А если и меня, как Ушатого, хлопнут? Или как-то информацию из головы повыковыряют? Надо ли сообщать про Мефодьича Долгатову? Не надо! Он и так все знает. Может, и сам ручки приложил. Тогда конец! Надо найти прикрытие. Где оно? Ушатый нашел бы. Может, Волжанск? Зистер прикроет? Да, да, Волжанск!"

В комнату, крадучись, вошла Иванна.

В мягком со шторками сумраке смотрелась она по-иному, чем час еще назад: поменялось, стало другим лицо, выострился нос, глаза огромные сузились, в уголках век явилась краснота, волосы темно-каштановые потускнели, тело стало ручным, а вовсе не дерзким, не противоборствующим.

- Ты не надумал еще, Вася? Там у входа какие-то люди. Безобразят они...

Нелепин еще раз оглядел ее. Поменялось не только лицо Иванны, но и ее одежда. Она надела кожаное пальто, в руках объявилась дорожная сумка, на ногах - высокие сапоги с пряжками.

- Мы ведь едем куда-то? Я угадала?

- Едем. - Нелепин встал. - Я хотел сказать тебе...

- Вася, - перебила Иванна, - там на входе руководство фирмы требуют! она вплотную подступила к Нелепину, - ОМОНом пугают! У них мегафон, на психику давят, от лица каких-то защитников природы протестуют. Не то здесь что-то!

- Гм. Интересно. С удовольствием на защитников гляну.

- Не ходи! Не пущу! Нечего смелость показывать! - она повисла у Нелепина на плече. - Давай как-нибудь тихонько, мимо них...

Охрану фирмы дразнили Срамота и Свечной.

Никакой нужды присутствовать лично при передаче, а точней, при захвате фирмы не было. Но уж так обожали подобные сценки Ян Янович и Владимир Феоктистович, так трепетно любили пробежаться по местам, где поработал палицей их шеф, что от нетерпенья забежали вперед ОМОНа, полезли "поперед батьки" да в самое пекло.

- Отворяйте ворота, гады! - кричал, имитируя страшное негодование огромный, с долгой гривой львиных волос барбос-Срамота. - Нахапали добра народного! - Срамота прыгал на охранника, стоящего у намертво закрепленной вертушки, совал ему в нос какую-то развернутую бумаженцию, рыкал в мегафон.