Отрешенные люди

— Чего нюхаешь? Чего? Костлявый я, — Иван вскочил и отбежал настолько, насколько позволяла надетая на пояс цепь. Он увидел лежащие вдоль забора здоровые жердины, приготовленные для оглоблей или еще чего, но до них было не дотянуться. Оставался один выход: бегать вокруг столба, если Потапыч попробует поиграть с ним или… кто его знает, что на уме у медведя. А тот все тянул и тянул нос к человеку, вдыхая незнакомый запах, и сделал еще несколько шагов по направлению к нему.

— Куды ты?! Куды?! — Ванька сделал при этом несколько шагов назад, пытаясь сохранить расстояние меж ними. — Забыл, как кормил тебя, Потапыч? Ну, чего ты? Хороший, хороший, — пытался ласково разговаривать он с медведем.

В это время на крыльцо вышел хозяин Филатьев и, видя, как Ванька разговаривает с медведем, нарочно громко захохотал, уперев кулаки в бока. Вслед за ним вышли из дома еще несколько человек дворовых, которые, желая сделать хозяину приятное, принялись хохотать и тыкать в ванькину сторону пальцами.

— Гляди, полные штаны, поди, наложил…

— Это тебе не ночью по хозяйским сундукам шарить…

— Посидит на цепи, наберется ума.

Ни один из них даже не подумал заступиться за него, Ивана, не попросил хозяина, чтоб сменил гнев на милость. Хорошо, хоть слезы его не заметили, а то бы…

Насмеявшись вдоволь, хозяин, лениво позевывая, ушел обратно в дом, разошлись и дворовые. Начало смеркаться, и Иван опять остался один на один с медведем на всю ночь, не представляя себе, как он будет спать, если рядом с ним будет зверь. Какой уж тут сон. Но Потапыч, которому в это самое время вынесли полную миску каши, забыл о существовании прикованного возле него человека и, добродушно урча, уминал угощение, а наевшись, облизал лапы и вновь завалился спать. У Ваньки чуть полегчало на душе. На то, что его самого будут кормить, он и не рассчитывал, зная скаредность и прижимистость Филатьева. Тот старался выгадать даже на самом малом и сроду не выбрасывал сношенную до дыр обувь, а отдавал собственному сапожнику, что нашивал чуть ли не впритык заплатки, перетягивал старую обувку на колодках. Иван сел к столбу, прислонившись спиной к теплому, нагретому за день дереву, задремал незаметно для себя. Разбудило его чье–то прикосновение, он дернулся, открыл глаза, ожидая увидеть перед собой медвежью морду, но то была дворовая Аксинья, что держала в протянутой руке миску с кашей, в середину которой была воткнута деревянная ложка, на земле стояла кружка с водой.

— Поешь немного, — тихо сказала она, косясь на спящего медведя, — пока никто не видит.

— Спасибо, — Иван жадно схватил миску, но тут же поставил ее на землю, заговорил шепотом, — ты бы мне лучше это… ключ от цепи нашла.

— Нет, — покачала та головой, — у хозяина он в комнате.

— Так выкради. Ну, прошу тебя… Ксюша… Сделай для меня…

— Нет, красть не стану, но я тебе помогу, знаешь чем, — и она шепотом быстренько сообщила Ивану историю, которая могла ему и пригодиться, если хозяин не помилосердствует.

4

К утру Ивана уже била дрожь не столько от холода, сколько от желания быстрее освободиться и бежать с хозяйского двора. Куда? А все равно, лишь бы на волю, подальше от угодливых холопских морд дворовой прислуги, от ненавистной затхлой, провонявшей каморки, где шли унылой чередой его молодые годы. Бежать…

И забылась молитва к ангелу–хранителю, забылся страх от соседства с медведем, забылись нежно смотревшие глаза Ксюши, лишь бы вырваться, бежать, бежать, бежать…

Первой через двор прошмыгнула молодая кухарка и, не поднимая на него глаз, вышла со двора, направилась на рынок. Затем появился заспанный и не умытый еще истопник Кузьма, ехидно сощурился на Ивана и пошел к дровянику, ничего не сказав. Тогда Ванька набрал в грудь побольше воздуха и что есть мочи крикнул:

— Слово и дело! — повторил, чуть подождав. — Слово и дело!

— Чего орешь, дурень?! — кинулся к нему Кузьма, чем напугал Потапыча, и тот вскочил, зарычал, угрожающе обнажил клыки. Кузьма отскочил обратно и стал увещевать Ивана. — Кошка скребет на свой хребет, запорют тебя в Тайной канцелярии, когда узнают, что зазря орал…

— А я не зря, — вскинул голову вверх Иван. — Знаю, что говорю. Зови хозяина. Пусть ведет меня в канцелярию, как по закону положено, а то… — и Ванька для верности погрозил в воздухе грязным пальцем. — И тебе на орехи перепадет, я те припомню, как волок меня, чуть руку не поломал.

Угроза подействовала, и Кузьма рысью рванул к хозяйскому дому, скрылся там, а через какое–то время сам Филатьев вышел на крыльцо в цветастом длиннополом халате и с недоумением уставился на Ивана.

— Чего надо? Не бит давно, видно…

— Слово и дело! — важно крикнул Иван и выпятил грудь. — Или не слышишь, хозяин? Как бы худо тебе оттого не было.

— Вот дурак, — сплюнул под ноги в сердцах Филатьев, — олух царя небесного, погляди, чего удумал! Блохи тебя, что ль, за ночь накусали? Кузьма, закрой его в сарае, а то люди услышат, еще подумают худое что…