Отрешенные люди

— Ну, коль очень хочется, пущай заходит, — отвечал все тот же голос. Они забрались под мост, и в темноте Ванька различил более десятка спящих прямо на куче соломы мужиков, со спутанными волосами, кудлатыми бородами, в самой разной одежде. Отвечал им чернявый мужик со сломанным носом, заросший бородой до самых глаз. Иван успел заметить, что рядом с ним лежал прилаженный к длинной деревянной рукояти кистень с шипами, а из–за голенища сапога, как и у Камчатки, высовывалась наборная костяная ручка ножа.

— С чем пришли? — спросил тот, кивнув на узел, что Камчатка нес в руке. — С поживой или башкой вшивой?

— Есть маленько, — успокоил его Камчатка, — то дядя Шип будет, пояснил он Ивану, — старшой над своими людьми, атаман, значит. А это его работа, — Камчатка кинул Шипу в руки узел, — к нам за компанию просится, подтолкнул он Ваньку в спину. — Да ты не робей, расскажи о себе, чей будешь.

— А чо говорить? — шмыгнул носом Иван. — Из крепостных мы, при торговом человеке Филатьеве состоим… Вот его и обчистил…

— Ага, — Шип быстро развязал узел и бросил ворованную одежду на землю, — значит, обчистил хозяина и теперь при нем боле не состоишь. Так, что ли?

— Так, — промямлил Ванька, — коль поймает, то побьет али на цепь посадит.

— Поймать каждого можно, — небрежно перебирал одежду атаман, — а ты не давайся, чтоб тебя ловили. Вино пьешь?

— Маленько, — не поднимая головы, ответил настороженно Иван.

— То хорошо, что маленько, нам больше достанется, — захохотал тот. Так говорю, мужики?

Большинство людей из его шайки проснулись, таращились на вновь прибывших, зевали, почесывались, кашляли.

— Хорошо, когда не грешно, — приподнялся один из них, — а нам чего не принес, коль в товарищи напрашиваешься? Этак–то не годится, без вина к нам никак нельзя. Может, ты басурманин какой, не нашей веры? Вот татары, те вина не пьют, а ты, поди, не из татар?

— Русский я, — обиженно ответил Ванька. — Только нет вина у меня с собой.

— Вина нет, а может, денежка завалялась какая? — не унимался тот. Слышь, Шип, гони их отсель подале, коль денег на вино не дадут. А то всех принимать, то скоро и места под нашим мостом не останется.

— А ты его купил, что ли, Золотуха? — наконец вступил в разговор Камчатка, и Ванька рассмотрел при сером утреннем свете, что волосы у мужика, который требовал с него вина, и впрямь золотистые, переливчатые.

— Дурак я, что ли, мост покупать, — отмахнулся тот, — он и так мой, поскольку живу здесь. А чужого кого, без выпивки, не пущу. У нас закон такой для всех и каждого. Или выпивку с собой неси, или плати, сами сходим, мы люди не гордые.

— Есть у тебя деньги? — негромко спросил Камчатка у Ивана. — А то он не отступится, да и впрямь закон такой здесь: коль новенький кто пришел, то обмыть энто дело надо.

— Как обмыть? — не понял Иван, но потом до него дошло, что имел в виду Камчатка, и он нехотя полез в карман, нащупал монету, из тех, что попались в хозяйском сундуке, протянул Золотухе. — Вот, нашел. Хватит?

— Двугривенный, что ль? — спросил тот, разглядывая монету. — Должно на первой разик и хватить. Эй, Федька, — позвал он, — а ну, быстро поспешай в корчму, купи чего погорячей…

— Хлебушка не забудь, — пропищал кто–то из–за спины Золотухи. Молодой парень, едва ли не моложе Ваньки, проворно соскочил с соломы, сверкнул глазами на вновь пришедших, шмыгнул носом, принял из рук Золотухи двугривенный и стал взбираться по речному откосу.

Пока тот ходил в корчму и обратно, Петька Камчатка сочно пересказывал, как они с Ванькой ограбили Филатьева, едва не убили сторожа на поповском дворе, напялили на себя батюшкину одежду и благополучно прошли через уличные посты и рогатки. Из его рассказа выходило, что все придумал он сам, а Ваньке досталась лишь роль подручного. Но тот молчал до поры до времени, подумывая, что он еще припомнит Петру несправедливый пересказ, восстановит справедливость. Ивану было, с одной стороны, страшновато находиться здесь, под Каменным мостом, меж бродяг и воров, но в то же время с нескрываемым любопытством он разглядывал их хмурые, заспанные лица, которые казались ему злобными, едва ли не зверскими. Он представил, как тот же Шип с легкостью убивает своим кистенем подвернувшихся под руку людей, срывает с мертвых одежду, сбрасывает трупы в реку (прошлым летом он самолично видел, как полицейские вылавливали из Москвы–реки донага раздетых мертвецов с проломленными черепами), а потом этими самыми руками берет хлеб, умывается. Ванька невольно посмотрел на собственные ладошки, будто бы они должны иметь какие–то следы, но руки у него были обычные, правда, чуть вымазанные в грязи, но иных следов не обнаружил.

— Пойду к реке, сполоснусь, — ни к кому не обращаясь, сообщил он.

— Рясу хоть с себя сними, попович, — насмешливо кинул ему Шип, — а то еще кто на исповедь к тебе явится.

— Точно, забыл совсем, — спохватился он и быстрехонько стянул с себя рясу, кинул в кучу с одеждой, что принесли они с Камчаткой.

"Интересно, а как ее делить будут?" — подумал он. — "Работу я один сделал, а как добычу делить, поди, все набегут…"