Отрешённые люди

– Из Санкт-Петербурга привез вам важное известие, – пояснил Кураев и краешком глаза заметил, как сбоку от него здоровый детина, плохо держащийся на ногах, занес руку с зажатой в ней палкой, готовясь ударить его, но два других солдата перехватили палку и оттолкнули пьяного товарища в сторону от саней. – А знаете ли вы, что в том известии?

– Да откуль нам знать?

– Перед нами генералы не отчитываются…

– То не нашего ума дело, – вразнобой отвечали ширванцы, но все они уже подтянулись поближе к Кураеву и с живым интересом ловили каждое сказанное им слово.

– А там говорится, что необходимо вам идти в степь да побить джунгарцев неверных, кои братьям нашим, казакам, силой военной угрожают…

– Знамо дело, побьем. И не таких бивали! – закричал молодой, еще безусый солдат весело. Другие уставились на него, посмеиваясь, а кто-то даже крикнул:

– Нас-то всех и посылать ни к чему. Алешка Савкин всех сам под орех разделает, – показывали пальцами на говорившего.

– Точно, – дружно захохотали все, – и нам не достанется.

– Его первым против супостатов и направим!

– Мне так думается, Алешки вашего одного маловато будет, – широко улыбнулся Гаврила Кураев, чем окончательно завоевал к себе расположение ширванцев, – несколько тысяч тех джунгар прикочевали к пределам нашим. У каждого по луку, по копью, по сабле вострой…

– Ой, напужал, – захохотали усатые солдаты, показывая пальцами на поручика. – Луки! копья! сабельки! Да мы, чай, при ружьях, за себя постоим, покажем им, как на нашу землю рыпаться!

– Только вот в чем загвоздка, – продолжал невозмутимо и уже без улыбки Кураев, – генерал ваш, Киндерман, отказывается выступать в степь…

– Это почему отказывается? – выкрикнул усатый унтер, что был по возрасту самый старый из всех. – Коль генерал приказу императрицы не подчинится, то худо его дело.

– Точно! – отозвались остальные. – Худо ему станется…

– Приказа как такового нет, – начал объяснять Кураев, – но из степи, с казачьих постов, поступило донесение, мол, джунгарцы идут толпами на наши крепости. А в Петербурге пока о той новости и не знают…

– Как же не знают, коль нас сюды направили? – выказал удивление все тот же унтер-офицер.

– Вас и направили в Тобольск, чтоб упредить передвижение неверных, а приказа о выступлении до сих пор не прислали.

– Ага, а мы майся здесь без дела уже с самой Пасхи Христовой, – поднялся ропот в толпе.

– И я о том же, – согласился Кураев, – упредить надо неприятеля, а то поздно будет…

– Без приказу не можно, – затряс головой усатый унтер. – За такое самовольство по головке не погладят.

– Генерал может отправить в Санкт-Петербург донесение: мол, ввиду приближения неприятеля выступил вперед для предупреждения его нападения и избежания потери времени. Сейчас время дорого.

– А так можно, – кивнул унтер, выказывая на сей раз хорошее знание воинского устава.

Тут позади поручика взвилось вверх пламя от разгоревшегося костерка, и языки пламени хищно лизнули ворота.

– Откуда огонь взялся? – с деланым удивлением воскликнул Кураев и, спрыгнув на снег из саней, кинулся к костерку, начал затаптывать его ногами. Как ни странно, но несколько солдат поспешили ему на помощь и сообща они быстро загасили огонь.

– Айда, братцы, расходиться, – тоном приказа заявил унтер. Никто не возражал, все словно забыли про драку, потянулись к домам, где были расквартированы, а несколько человек подошли к Кураеву с вопросом:

– Так все же пойдем мы на войну с неверными али еще здесь околачиваться до лета будем?

– Вот сами о том своего генерала и спросите, – отвечал Кураев.

В это время из боковой улочки к ним выскочили санки, запряженные парой резвых лошадей, в которых восседал сам генерал-майор Киндерман, и с ним два его офицера с мрачными лицами. Офицеры быстро выскочили из санок и кинулись меж солдат, вглядываясь в лица, ища среди них старших по званию. Солдаты спешили пройти мимо, отворачивали голову, чтоб не быть узнанным и тем самым избежать наказания за драку. Киндерман же выпрямился и громко закричал:

– Почему нарушал порядок? Кто позволил? Марш, марш бегом!

Солдатам только этого было и надо, и они кинулись врассыпную, и вскоре перед домом мастера Мячикова остался лишь Гаврила Кураев, губернатор и сам генерал. Сухарев, прикладывающий к подбитому глазу снег и костерящий на чем свет стоит и солдат, и генерала Киндермана, который победно взирал на всех, словно только что одержал неслыханную победу над неприятелем. Офицеры его отправились вслед за солдатами, чтоб окончательно навести порядок и привлечь к ответу главных зачинщиков.

– Спасибо вам большое, – обратился Сухарев к поручику, – а то бы не знаю, чем дело кончилось. Умеете вы с ними говорить.

– Приходилось, – просто ответил тот и, подойдя ко все еще запертым воротам, застучал в них, забрякал навесным кольцом. – Эй, вы там живы, или как? Выходите, кончилась осада!

Звякнула щеколда, и дверная калитка осторожно открылась, в щель выглянула чья-то взъерошенная голова, судя по всему, одного из казаков, что были с полицмейстером.