Отрешись от страха. Воспоминания историка

Однако несмотря на наши полудружеские отношения, у меня все время была какая-то неуверенность. С первого моего посещения квартиры Абрама Исааковича на меня произвело странное впечатление, что все стены, потолки и двери Абрама Исааковича были обтянуты тростниковыми матами. Неожиданно декорации изменились, и на этот раз все было обтянуто серым холстом. У меня мелькнула мысль: уж не микрофоны ли скрыты за этими декорациями, но я отогнал эту мысль. Дело в том, что жена Абрама Исааковича была художницей, и у нее могли быть свои причуды. Постепенно, однако, у меня возникли новые сомнения по другому поводу. Однажды я пришел к Абраму Исааковичу на работу и неожиданно для себя застал у него в кабинете очень элегантно одетого азербайджанца лет пятидесяти. Я назвал себя, но азербайджанец не представился. Так мы просидели втроем минут пятнадцать. У меня осталось явное впечатление, что меня демонстрируют. Позднее мне рассказывали, что демократы знали со слов Абрама Исааковича, что у него в КГБ работает приятель из Азербайджана. Я думаю, что это и был его приятель... Интересно и другое, что о каких-то связях Абрама Исааковича было известно давно...

Потом Абрам Исаакович поехал в туристическую поездку в Париж. И это вызвало у меня сомнение. Почему пускают в Париж человека, который так тесно связан с демократами? Но то, что я узнал после возвращения его из Парижа, еще больше встревожило меня. Оказывается, он по своей собственной инициативе выяснял возможности получения гонорара для Е. С. Гинзбург, чья книга о репрессиях 30-х годов — «Крутой маршрут» — была издана за рубежом и получила всемирную известность. Евгения Семеновна его об этом не просила. Позднее она приперла его к стене и откровенно заявила ему, что считает его сотрудником КГБ. Но расстался я с Абрамом Исааковичем лишь после того, как у меня исчезли всякие сомнения. Произошло это так. Однажды я пришел навестить его, он был болен, маялся сердцем. Мы поговорили о малозначащих вещах, и я ушел. Буквально на следующий день он мне позвонил и попросил зайти по срочному делу, но разговор все шел о каких-то давным-давно переговоренных пустяках. Я был очень раздосадован, что зря потерял время, и было собрался уходить, но все-таки не выдержал и спросил его, по какому важному вопросу он просил меня прийти. Он немного замялся, а потом сказал:

— Что бы Вы сказали, если бы Вам предложили извиниться за свою книгу и восстановили бы после этого в партии?

Надо сказать, что я очень осторожно отношусь к слухам, будто X, У или 2 сотрудничают с КГБ. Нужны факты, доказательства, бывало и так, что даже те, кто сотрудничал в КГБ, потом рвали с ним всякие связи, хотя очень рисковали при этом.

Я ответил:

— Мне нет нужды извиняться. Мое дело было сфальсифицировано сталинистами и когда-нибудь будет отменено.

— Да, да, Вы правы, — поспешно сказал Абрам Исаакович, и я ушел. Больше мы с глазу на глаз не встречались. Несколько раз он мне звонил, предлагал увидеться, но я от его предложений уклонялся. Последний раз я видел его на похоронах Ильи Габая.

...Не успел я приехать в Институт, как мои приятели говорят мне по секрету, что А., связанная с КГБ по служебной линии, рассказывает, будто одно высокопоставленное лицо в Комитете государственной безопасности сказало: пусть Некрич признает свои ошибки, и его восстановят в партии. Наконец, третье неофициальное предложение такого же рода поступило примерно в это же время от одного сотрудника Президиума Академии наук...

Разумеется, мои ответы были однозначными. Мой разрыв с партией был окончательным.

Как-то повстречав известного диссидента, который рекомендовал мне Абрама Исааковича, я спросил его напрямик: «Вы знали, что А. И. связан с КГБ?», — на что тот, не моргнув глазом, ответил мне: «Да, я давно об этом знаю и не поддерживаю с ним никаких отношений».

— Но почему же Вы меня не предупредили?

— Разве? А я думал, что Вы знаете!

Вот оно, типично российское разгильдяйство. Года два тому назад Жорес Медведев в одной из своих статей, опубликованных в Англии, прямо назвал А. И. сотрудником КГБ.

Меня «курировал» еще кое-кто. Я догадывался об этом, но так как кто-то должен был меня все равно курировать, то я предпочитал, чтобы это был человек, знакомый мне. Что же поделаешь? Такова жизнь в Советском Союзе.

В конце июля 1968 года мы с Надей отправились в Яремчу, живописное местечко в предгорьях Карпат. Там собралась уже к тому времени довольно большая и веселая кампания наших друзей: физиков, художников и просто симпатичных людей. Мы отдыхали и веселились как могли. А в это время через Яремчу шли эшелоны с военной техникой, солдатами и грузами в сторону чехословацкой границы, которая была здесь неподалеку.

Газеты приходили в Яремчу из Москвы не скоро, и главным источником информации были наши радиоприемники, по которым мы ловили передачи иностранного радио: Би-Би-Си, «Немецкой волны», «Голоса Америки», австрийской и чешской радиостанций.